— Я подумал, это был матрос.
— А вы, однако, злой! — рассмеялся Тони. — Ладно, согласен, touché[14].
— Я бы хотел, чтобы вы оставили Питера в покое.
— Не думаю, что ему это понравится, — ответил Стивен. — Сами видите, обычный медовый месяц ему явно не по вкусу.
— Вы же любите женщин, Уильям, — вставил Тони. — Почему бы вам не приударить за девушкой? Это же прекрасная возможность. Она ведь не получает того, что ей положено после свадьбы, — из них двоих Тони был, конечно, более грубым. Мне хотелось ударить его, но в двадцатом столетии подобные романтические жесты давно уже вышли из моды, да он к тому же лежал на кровати. Поэтому я не нашел ничего лучшего, как привести не слишком убедительный аргумент, отдавая себе отчет, что напрасно ввязался в этот разговор.
— Дело в том, что она любит его.
— Я думаю, Тони прав и она должна найти утешение в вас, дорогой Уильям, — Стивен поправил волосы над правым ухом — синяк на правой щеке давно уже исчез. — Судя по словам Питера, вы окажете услугу им обоим.
— Расскажи, что ты услышал от него, Стивен.
— Он сказал, что с самого начала находил пугающей и отталкивающей женскую ненасытность, которую видел в ней. Бедный мальчик, его просто заманили под венец. Отец хотел наследников, он еще и лошадей разводит, а ее мать решила, что материально этот брак чрезвычайно выгоден. Не думаю, что он представлял себе все нюансы семейной жизни, — Стивен посмотрел на свое отражение в зеркале и удовлетворенно кивнул.
Даже сегодня, ради сохранения душевного покоя я должен убеждать себя, что молодой человек ничего такого не говорил. Я верю и надеюсь, что эти чудовищные слова вложил в его уста вынашивавший гнусные замыслы драматург, но тогда мысль эта не слишком меня утешала, поскольку фантазировать на пустом месте было не в обычае Стивена. Он видел, что мое внешнее безразличие к девушке — всего лишь ширма, понимал, что они с Тони зашли очень далеко; их вполне устроило бы, если бы я сделал что-то не так или после их грубых комментариев потерял интерес к Пупи.
— Разумеется, я преувеличиваю, — продолжал Стивен. — Несомненно, он полагал себя влюбленным, пока дело не дошло до постели. Вероятно, его отец характеризовал ее как славную кобылку.
— И что вы собираетесь с ним делать? — спросил я. — Бросите жребий или один пристроится спереди, а второй — сзади?
Тони рассмеялся.
— Ох уж этот Уильям! Во всем ему нужна ясность!
— А если я сейчас пойду к ней и передам наш разговор?
— Дорогой мой, она вас просто не поймет. Она невероятно наивна.
— А он?
— Я в этом сомневаюсь... зная нашего друга Колина Уинстенли. Да и потом, вопрос еще в стадии обсуждения. Пока Питер не сделал выбор.
— В самом скором времени мы намерены испытать его, — Стивен оторвался от зеркала.
— Да, съездим на природу, — кивнул Тони. — На нем сказывается напряжение, сами видите. Он уже боится подняться в номер на сиесту, опасается, что жена возжелает его.
— Неужели у вас нет жалости? — Разумеется, оба извращенца давным-давно забыли смысл этого абсурдно старомодного слова. — Разве вы не понимаете, что можете загубить ее жизнь... ради своих игр?
— Тут мы готовы положиться на вас, Уильям, — ответил Тони. — Утешьте ее.
— Это не игра, — добавил Стивен. — Вы должны понимать, что мы спасаем его. Подумайте о жизни, которая в противном случае его ждет... со всеми этими мягкими выпуклостями. Женщины напоминают мне недоеденный овощной салат... вы понимаете, такие увядшие кусочки зелени, плавающие в...
— У каждого человека свой вкус, — прервал его Тони. — Но Питер не создан для такой жизни. Он все так тонко чувствует, — повторил он слова девушки.
Я не нашелся, что на это ответить.
5Заметьте, в этой комедии я играю отнюдь не героическую роль. Полагаю, я мог бы пойти к девушке и прочитать ей лекцию о жизненных реалиях, начав с нравов, царящих в английских частных школах: Питер носил шарф цветов своей школы, пока Тони как-то за завтраком не сказал ему, что красно-коричневая гамма плохо смотрится рядом с другими. А может, я мог бы все высказать и юноше, но, если Стивен говорил правду и тот находился в состоянии нервного напряжения, я бы едва ли помог ему своим вмешательством. В общем, лучше было этого не делать. Оставалось только сидеть и наблюдать, как эти двое осторожно, но настойчиво приближают развязку.
Все произошло три дня спустя, за завтраком. Она, как обычно, сидела с ними одна, тогда как ее муж оставался наверху со своими лосьонами. Такими очаровательными и обаятельными я никогда их не видел. Когда я подходил к своему столику, они рассказывали о том, как оформляли дом одной вдовствующей герцогини, помешанной на наполеоновских войнах. Помнится, речь шла о пепельнице, вырезанной из копыта серого жеребца, — продавец это гарантировал, — верхом на котором герцог Веллингтон сражался при Ватерлоо, о подставке для зонтов, сделанной из ядра, найденного под Аустерлицем; о пожарной лестнице, на изготовление коей пошла штурмовая лестница, использовавшаяся при взятии Бадахоса. Пока она слушала их, от ее скованности почти ничего не осталось. Она забыла про рогалики и кофе. Стивен полностью завладел ее вниманием. Мне хотелось сказать ей: «Дурочка ты, дурочка, ну чего ты уши развесила?»