Патрик снова засмеялся. Определенно, смех доставлял ему удовольствие.
Шар, ощетинившись иглами, выкатился на берег. По боковой поверхности побежала тонкая трещина, и панель отъехала в сторону, открывая черный прямоугольник. А там уже поблескивало, шевелилось, стрекотало и готовилось посыпаться из чрева этой гадины вниз, на вылизанный волнами песок.
– Welcome to the hell, bitches! – с широкой улыбкой провозгласил Патрик.
Давно хотел это сказать. А со своей общиной как-то повода не было.
Ну что ж, сделал все, что собирался. Вот только это ощущение беспросветного идиотизма происходящего… Такое странное. Такое человеческое.
И так не вовремя.
Зато теперь не осталось никаких сомнений, что там со свободой воли. Никто не заставляет тебя героически подыхать в одиночку, святой отец. Выбор за тобой. Еще не поздно сбежать! Твою общину, скорее всего, перебьют, но зато ты сможешь еще много-много лет бродить по берегу, насвистывая в свое удовольствие.
Может быть, даже научишься вздыхать.
Ты ведь не любишь их. Фани сказала правду. Оберегаешь, заботишься, но не любишь.
Тебе это запрещено.
Как и им.
Тогда какого черта, имея выбор, ты торчишь здесь точно прыщ на заднице, когда твой долг закончился на том, чтобы донести до своей паствы главную истину: не любите, и не любимы будете, и тем спасетесь?
Патрик остановился, поудобнее перехватил нож и стал ждать. «Надеюсь, рыжая девка выживет».
– Заходи слева, Рот.
– Ты мне покомандуй еще!
– Где мой нож?
– Заткнитесь! Вот они, ползут.
– У-у, сволочи…
Патрик очень медленно обернулся.
Они стояли на окраине поселка. Старая Мара с заостренной палкой в костлявой руке. Дорн, возвышающийся над остальными на добрых две головы. Рот, старающийся не встречаться с ним взглядом. Жирный Бран с сыновьями и женой. Мать Фани, такая же острая, рыжая, легкая и злая. Охотники, рыбаки, женщины, подростки – они были здесь, все до единого, кроме грудных младенцев и их матерей. Триста человек, вся его община.
Патрику показалось, что внутри него что-то щелкнуло. Впервые за двести с лишним лет своего существования он вплотную приблизился к пониманию того, как люди сходят с ума.
– Что? – сказал он. – Что вы здесь делаете?
В темноте недоумения забрезжил слабый луч света. Кажется, он догадался.
– Вы что, не смогли открыть бункер?!
– Идите вы с вашим бункером, святой отец, знаете куда! – сказал кто-то из толпы.
– Ишь, выперся в одиночку.
– Герой! – саркастично добавили слева.
Патрик пробежался взглядом по угрюмым лицам. Анализатор эмоций, похоже, перегрелся и отказал. Потому что священник не был в состоянии сделать ни одного вывода.
Он нашел единственное лицо, по которому можно было что-то прочесть, и вопросительно уставился на тощую взъерошенную девчонку.
– Фани…
Наступило молчание, нарушаемое только стрекотом приближающихся машин и выкриками чаек.
Несколько мгновений маленький человек и старый андроид смотрели друг на друга. Наконец Фани выступила вперед и сжала кулаки. Некрасивое лицо исказилось болезненной гримасой.
– Мы вас тут не бросим! Чего вы еще придумали!
– Херню, – подали голос слева. – Как обычно.
– Старый-старый, а совсем дурак, – согласились справа.
– Ну-ка тише, Дэви! Прояви уважение к святому отцу.
– Вы должны спрятаться в бункере! – отчаянно выкрикнул Патрик.
– Ну ты еще оралку свою включи! – проскрипела Мара. – Чтоб уж мы все оглохли.
До Патрика начало доходить. Они пришли, чтобы защитить его. Поняли, зачем он остался, и повернули с полдороги назад. Но зачем? Зачем они это сделали?
– А ну возвращайтесь в убежище, немедленно! – Он, кажется, был близок к тому, что называется отчаянием, но ресурса на анализ собственных переживаний уже не осталось. – Вас же убьют, идиоты! Чему я вас учил?!
– Стволы – для лохов! – отрапортовали хором сразу несколько человек. – Ножи – выбор мастеров!
– Твоя тупость может тебя спасти!
– Упрись и стой твердо!
– Гамбургеры – краеугольный камень здорового питания!
Патрик взвыл со всей доступной ему сотней децибел:
– Убирайтесь!
Они вздрогнули, но остались стоять. Упрямые твердолобые олухи, презревшие все, что он втемяшивал в их пустые головы столько времени. Не люби, не привязывайся, не позволяй эмоциям взять верх. Они приняли самое бессмысленное и тупое решение из всех возможных и тем самым обрекли себя на гибель, пустив псу под хвост двести лет его усилий.
То ли он оказался бездарнейшим священником, то ли они – никуда не годными прихожанами.
Над скалой показались первые серебристые твари. Стрекот стал отчетливее.