А как найти сквернавца? Мешок у каждого встреченного не обшаришь: убьют или, чего хуже, ноги переломают и бросят тут помирать.
Домой вернуться? Опозоренным, не выполнившим повеления Совета? Забьют монахи, а не монахи – так свои же сельчане. Как первый положенный дождь не пройдет, так и расправятся с Иваном.
Иван Степанович словно оцепенел. Мысли и образы теснились в голове, один страшнее другого.
Не родиться мальчику у старосты… Помрет жена родами, как монахи и предрекали. И дождям не быть. Почернеет поле выжженное, высушенное, бесплодное, как утроба старухи. Летит спорынь-птица, завывая и плача, и белые перья ее вонзаются в землю, прорастают ледяными иглами, секут все живое. И повсюду голод, и смерть, и слезы.
Но главное – котик мой, котик хроменький, ножки коротенькие, на щечках крапинки! Где ты, маленький мой? Зову тебя – а не откликаешься! Плачу по тебе – а не слышишь! Где же ты, сердечко мое белое, пушистое, куда унесли тебя? Господи, верни мне котика моего, и больше ничего не попрошу.
Звон ударил в голове, и стало тихо, и холодно, и очень ясно – как будто сдернули пелену мутного тумана.
Иван Степанович вскинул голову и медленно поднялся.
Он лежал за невысокой насыпью, по которой змеилась колючая плеть. В другое время Иван Степанович к такой гадости даже близко не подошел бы, но сейчас выбора не было. Когда очередной шип впивался в кожу, Иван только крепче стискивал зубы и терпел.
За насыпью расстилалась почти ровная площадка, обрывавшаяся в двадцати шагах. Залитый вечерним солнцем камень блестел как слюда.
Он и подумать не мог, что забрался так высоко.
Идти пришлось долго, почти целый день. В другое время Иван, не отличавшийся ни выносливостью, ни силой, не смог бы проделать такой путь. Несколько раз он думал, что сердце разорвется, не выдержит. Но вспоминал про котика и карабкался, рыча и плача, все выше и выше.
К счастью, фляга, которую он наполнил из ручья, оказалась прицеплена к поясу, а не осталась в украденном мешке. Без воды здесь делать нечего, хоть сразу ложись и помирай. Иван Степанович за день обогнал четверых путников, из которых один, похоже, стоял на пороге смерти: серый, исхудавший, со взглядом бессмысленным и диким. С губ его срывался неразборчивый клекот. Иван, безумцев с детства боявшийся до оторопи, этого обошел без лишних раздумий и двинулся дальше, только изредка оглядываясь, чтоб не подкрался и камнем не забил.
Нельзя было Ивану помирать здесь, никак нельзя.
Он шел к горе. Что бы ни ждало его там – храм ли, или дивный зверь с червленым когтем, – Иван Степанович знал, о чем попросит. Верни мне, скажет, котика моего. Если ты только одно желание исполняешь, то исполни это. Плевать мне на сына старосты. Плевать на засуху. Возвращусь, посажу Венедикта на закорки, и пойдем искать другие края: он с котиком – и я с котиком, он умный – я дурак. А камнями попробуют забить, так я отобьюсь. Честное слово, отобьюсь. Только сделай, чтобы Антоша вернулся!
Знаю, что котиков любить нельзя. Но зачем же ты тогда сотворил, что он у меня в душе угнездился, пригрелся и лежит, будто так оно и задумано?
Когда он вышел к пропасти, в первый миг решил, что ему от усталости чудится. На краю площадки стояли, скособочившись, две ржавые клети, каждая в полтора человеческих роста, а от клетей вверх по скале и вниз тянулись тросы. Иван Степанович подобрался к краю, клети потрогал: настоящие! железные! Не сразу заметил, что в углу за ними что-то вроде огромной катушки, рычагами ощетинившейся во все стороны.
Глянул вниз и отшатнулся – высоко.
Получалось, он скалы насквозь прошел.
Только не было за ними никакой равнины. Была гора.
С первого взгляда она разочаровала Ивана Степановича. Не гора, а пригорок, у подножия – невысокая постройка: то ли избушка, то ли хибарка, отсюда не видать. Идти до нее всего ничего, если только спуститься вниз, но как спустишься, когда скала отвесная?
Иван Степанович огляделся, увидел в стороне насыпь и заторопился к ней. Он сам не понимал, отчего его так тянет укрыться. Может, просто неуютно стоять на эдакой верхотуре, продуваемой всеми ветрами, от которых стонет даже трос в руку толщиной. Как бы там ни было, за камнями Иван почувствовал себя куда спокойнее, несмотря на колючую змеиную плеть.
Он стащил башмаки. Ступни и пальцы были стерты до кровавых мозолей. Это ничего, сказал себе Иван Степанович, это пройдет. Послюнявил камешки, прижал к ранкам и стал смотреть вниз.
Как же туда добраться? Неужели по тросам ползти?