– Ну, чего орешь? – Бабушка Максимилиана с усилием подняла голову и не сразу нашла глазами лицо соседки. – Чего?
– Сходи в нашу церкву к иконе чудотворной. Попроси, чего тебе там надобно-то...
– Завтра? – переспросила Домна Семеновна.
– Завтра народ набежит, иди сейчас, осталось пятнадцать с половиной минут, – охнула соседка. – Ох!.. Рядом, чай, живем, всего дорогу перебежать.
– А зачем бежать-то? – в два голоса переспросили Домна Семеновна и внук.
– Счастья попросишь – и себе, и ему, сходите, не пожалеете!.. – Соседка вздохнула, махнула рукой и скрылась с глаз.
Бабушка и Максим переглянулись.
– Можать... работы тебе попросим, а? – подумав минуты две, спросила Домна Семеновна.
Максимка молчал, работа санитара скорой психиатрической помощи ему нравилась, особенно последние два года, а вот первые девять лет – нет. Плохая была работа, низкооплачиваемая.
– Не знаю, ба, – пожал плечами Максим. – Поди, не успеем, – покосившись на церковь на углу, осторожно добавил он.
– А ну пошли! – Бабушка Домна завязала платок потуже и рысцой побежала к церкви.
– Может, не пойдем, ба?.. – потянул старуху за кофту Максим уже на пороге церкви. – Боязно чего-то мне.
Домна Семеновна повернулась, глаза ее сияли...
– Благодать-то, чувствуешь?.. – спросила она.
Максимилиан прислушался к себе.
– Есть хочу, – определил он свое состояние и, нерешительно переступив порог, улыбнулся...
НАУМ КРАСАВИЦЫН
Наум Красавицын шел по улице Цандера и оглядывался – везде стояли милицейские патрули при автоматах и свистках, а он безуспешно искал, где бы ему справить малую человеческую нужду. И когда увидал дремучие сиреневые кусты возле чугунной ограды храма, юркнул туда, не задумываясь.
– Где-то в горах Монтаны... – напевал Наум, расстегивая «молнию» на шотландской юбке.
Открытая настежь дверь православного храма и два клюющих носом бодигарда привлекли его внимание совсем неслучайно. Тут не было ничего странного – Наумчика всегда тянуло к мужчинам в форме, и даже не лишним будет сказать – его просто тащило к ним со страшной силой.
В кустах было довольно мокро от прошедшего ливня, на небе снова что-то затевалось в смысле урагана, и Наум решил заглянуть в святилище – раз уж оно открыто...
Оправив юбку, развязным прогулочным шагом Красавицын нацелился по ступенькам наверх, но был остановлен двумя репликами.
– Вы, молодой человек, случаем не воровать пришли?
– А храм закрывается через восемь минут, так что все равно не успеете. – Бодигард, на которого положил глаз Наум еще в кустах сирени, подняв плоское лицо, обидно и пристально взглянул на него.
У Наума сразу же пропало настроение, и захотелось плакать – так всегда происходило, когда он мгновенно переставал мечтать о чем-то.
– У меня сегодня тяжелый день... противный! – не нашел ничего лучшего для ответа Красавицын и быстро ступил в пределы храма, но внезапно вернулся. – А чего храм-то открыт? – спросил он.
– Там «Иона – Счастье Лучезарное»! – ответил бодигард с прыщавым лицом, нелюбезно оттопырив губу в сторону вопрошающего.
– Да вы что!.. Да неужели? – ахнул Красавицын, хлопнув себя кулачками по накладным грудям. – Икона из Аделаиды?.. Это я, значит, счастья могу попросить или как?
Бодигарды задумчиво смотрели на разряженного под петуха рыжего коротконогого мужчину, и один из них машинально потянулся рукой к электрошокеру на бедре, пробормотав:
– Или как, петух, или как!..
ПРОСТО АНГЕЛЫ
– Какая она забавная, взгляни-ка, – глядя на Наташу Тупицыну, быстро идущую к храму из темноты, кивнул пожилой ангел с перевязанным крылом, которого все называли Старым.
– Человек привык жить в любой ситуации, – согласился ангел помоложе, внимательно разглядывая весьма полную и рассыпчатую Наташу. – Торопится, а зачем?.. Все равно ей счастья не достанется, лимит на сегодня исчерпан еще в 16 часов.
Они тревожно замолчали, глядя на летящую к земле комету.
– Я бы не согласился быть человеком, – вздохнул Старый ангел, поправляя сбившуюся повязку на крыле. Ему очень хотелось поговорить. – Не согласился бы ни за что, а вы?..
Ангелы сидели на крыше храма, свесив ноги.
– Не, не хотим! – помотали головой они. – Мы от людей вообще подальше держимся – не нравятся нам они...
– И мне. – Старый ангел с чпоканьем открыл бутылку колы и сделал пару глотков. – И вообще, с людьми надо поступать по-человечески.
– По-человечески, это как? – Молодой ангел английской булавкой вытаскивал огромную занозу из своей пятки.
– А не надо им давать много счастья, – пояснил Старый ангел, нюхая колу. – Старая какая-то.
– Почему? – Молодой ангел с интересом рассматривал занозу, которую вытащил.
– Они не привыкли. – У Старого ангела вдруг испортилось настроение.
– Так привыкнут. – Молодой ангел внезапно стал чесаться, пропитанные черной пылью и дождем крылья топорщились, и от них разило потом. Взглянув на желтый циферблат командирских часов, он мучительно зевнул, прикрыв ладошкой рот, и прошептал: – Немыслимо...
Вдруг над ними со свистом пролетел какой-то огромный снаряд. Ангелы, прикрыв головы руками, наклонились. А на крышу храма опустился звеньевой ангел Z и, отстегнув тяжелые крылья, уселся поблизости.
– Узнал расписание мужских бань, завтра пойдем, – устало прищурился он.
А к храму в это время по улице бежал похожий на горячую котлетку человек.
Три ангела проводили его бесстрастными взглядами и перекрестились.
– Только вора нам не хватало здесь и сегодня. – Ангел Z сердито прищурился. – Вот я его!.. – И похожий на котлетку человек упал навзничь на безнадежно ровном месте.
Поднявшись, он машинально глянул на крышу храма, но, кроме прожекторов, ничего не увидел, даже истоптанные сандалии на ногах ангелов были незаметны с земли.
ВОР
Тот, о ком судачили ангелы и кого без суда и следствия заклеймили «вором», уже был в храме. Хотя, нет, сперва его на пороге задержали и обыскали бодигарды, а вор что-то возбужденно сообщал им, размахивая руками, и охрана, переглянувшись, была вынуждены впустить его в придел.
В храме в те минуты у образа «Ионы – Счастья Лучезарного» собралось около семи человек... Санчес Енотов, а именно так звали вора, прошел к алтарю, упал на колени перед Ионой и стал молиться, бия челом о хладный пол. Несмотря на то что Москва после Ивана Грозного горела не единожды, храм дважды восстанавливали на том же самом месте, и плиты его были самые что ни на есть прежние, сохранившиеся с тех времен.
Коленопреклоненно застыв, Санчес представлял собой фантом грешника, каким его изображал Рафаэль Санти, в особенности его латинский с горбинкой нос, очень смуглое, цвета оливок, лицо и иссиня-черные волосы.
Час назад Санчес пережил нечто из ряда вон выходящее, и это нечто было столь ужасно, что своим потрясением данный прожженный субъект был готов поделиться лишь с «Ионой – Счастьем Лучезарным», но только не с людьми...
Больно упираясь коленями в плиты пола, он едва слышно шептал и шептал, в подробностях рассказывая святому свою страшную историю, и святой, похоже, его услышал, так как ближние свечи внезапно, все до одной, погасли, и служка стал их поспешно зажигать, оглядываясь и крестясь на него.
Сегодня Санчес влез в одну из квартир старинного особнячка в Зачатьевском переулке, где среди офисов жили особо принципиальные пожилые граждане, не желавшие переезжать из центра на окраину Москвы даже за приличные отступные. Санчес любил навещать такие жилища, в них всегда можно было поживиться чем-нибудь весьма ценным.
Сначала он прятался в одном из туалетов крошечной страховой компании на предпоследнем этаже особняка, а ближе к ночи открыл окно и по карнизу быстро перелез на балкон квартиры, в которой одиноко жила очень пожилая гражданка, той самой чрезвычайно известной фамилии дворян Мордахиных, коим и принадлежал особняк при царе Горохе.