Глава 19. Поэт Кампари
— Отчего твои сверстники сегодня так восхитительно унылы? — спросил я Швабру.
Она собрала заказы, отнесла на столики лимонад, мороженое и пироги, водрузила на стойку радио. Трансляция дневной серии «Отродий» ещё не началась, подростки приглушённо переговариваются друг с другом. Тон этих переговоров и лица переговорщиков отнюдь не исполнены позитива.
— Что-то новое в школе? Ну, кроме твоего платья? Его они бы вряд ли обсуждали с такими лицами.
— Кажется, кто-то пропал, — пожала худыми плечами Швабра. — Пошли слухи. Я не вникала. Как по мне, хоть бы все они провалились.
— Все?
— Ладно, те, кто даёт чаевые, могут остаться.
— И нет никакого мальчика, который заставлял бы быстрее биться твоё чёрное злое сердечко?
— Иди в задницу, босс. Ещё одно слово на эту тему, и меня стошнит.
— Так кто пропал и что за слухи?
— Несколько одноклассников не вернулись с каникул. А слухи… Как всегда. Каждый год одно и то же.
— Я не прожил тут года.
— Но ты же слушаешь радио. Любимая школьная игра «Найди отродье». Осеннее обострение. Однокласснички исподтишка показывают друг на друга пальцами и перешёптываются. Очень увлекательно. А в моём случае не исподтишка и не шёпотом. В том, что я «отродье», все уверены чуть ли не с пятого класса.
— А почему не первого?
— Я пошла в школу с пятого.
— А где ты была до того?
— По семейным обстоятельствам. Болела. Неважно.
— Болела по семейным обстоятельствам?
— Отстань.
Странно, что помощник шерифа ничего не сказал мне про пропавших детей. Я думал, он будет держать меня в курсе.
— …Осталось совсем мало времени, — радиоголос средневекового Директора звучит угрожающе. — Совсем скоро корзинки из озёрной травы окажутся на чьих-то порогах. И то, как люди с ними поступят, зависит от того, как сейчас поступишь ты. Люди ждут, старый друг. Подай им пример. Поступи правильно.
— Не дави на меня, — мрачно ответил трактирщик, — ты не знаешь, каково это.
— Семнадцать лет назад на моём пороге тоже оказалась корзинка. И мне не было легко. Я смотрел и видел спящих детей. Девочек. Таких красивых. Таких славных. Таких беззащитных. Сердце моё разрывалось от желания прижать их к себе, принять, вырастить, полюбить… Такова сила Ведьмы, друг. Но я поступил правильно, и рука моя не дрогнула. Ты поддался слабости, я не осуждаю, никто из нас не без греха. Но ты можешь исправить эту ошибку сейчас. Господь даёт тебе второй шанс. Восемнадцать лет назад это было бы легче, но цена слабости со временем растёт. Тебе придётся сделать это, старый друг. И мы поддержим тебя.
Скрипнула и хлопнула дверь.
— Отец…
— Ты слышала?
— Да. Извини. Я не специально, просто…
— Неважно. Ты слышала. Они не отстанут от нас. Не дадут жить. Не дадут сбежать.
— Я знаю, отец.
— Я люблю тебя.
— Я знаю, отец.
***
— Слы, чел, а это прям в обяз, чел?
— Да, это обязательно. Ты под залогом до суда, тебе надо отмечаться в полиции.
— Говнямба, чел. Я чот сцу, рили. А ну как зайдёшь и не выйдешь? Здешний полис стрёмный.
— Я схожу с тобой.
— Рили, чел? — обрадовался панк.
— Один раз. Чтобы ты убедился, что никто не будет тебя хватать и тащить в застенки. Потом сам будешь ходить.
— Ну блин, чел…
— А ты как думал? Я тебе не мамочка. Пошли, пока в баре перерыв между школотой и алкашами.
— Чел, а, чел? — спросил панк, пока мы шли к участку.
— Чего тебе?
— А чо ты тут забыл, чел?
— В каком смысле?
— Ну, в этом говнобарчике этого говногородишки?
— Но-но, у меня приличное заведение!
— Да лан, чел, ты въехал, чел. Это… как бы, блин, сказать… Не твоё, чел. Плевать тебе на бар. Что тут такого важного творится, чел?
— Без комментариев.
— Во ты обломщик, чел…
— Отмечаться? — спросил Депутатор. — Это правильно. Это важно. Протоколы надо соблюдать. Вот здесь распишитесь, молодой человек. И здесь. Всё, условно свободны. Не забудьте отметиться завтра.
— Больше не доставляет проблем? — спросил он меня, когда панк ушёл.