— Знаю и все, — заявила она. — Покупайте.
Начальная цена составляла три доллара. Я накинул полтинник, но кто-то из задних рядов немедленно предложил четыре. Взглянув в ту сторону, я увидел троицу молодых людей, стоявших привалясь к стене; на вид им было лет по двадцать. Все трое уставились на меня, и в их взглядах мне почудилась злобная насмешка. И тут же меня снова дернули за рукав.
— Покупайте, — настаивала Линда Бейли. — Двое из них — парни Болларда, а третий — Уильямса. Жутко стоеросовые. Если хоть один из них купит ее корзинку, Нэнси умрет на месте.
— Четыре пятьдесят, — не задумываясь, выпалил я, а Джордж Дункан повторил с помоста:
— Итак, у нас четыре пятьдесят! Даст ли кто-нибудь пять? — Он повернулся к подпиравшей стенку троице, и один из них немедленно предложил пятерку.
— Теперь мы имеем пять, — заливался Джордж. — Предложит ли кто-нибудь шесть?
Он посмотрел на меня, но я покачал головой, и корзиночка ушла за пятерку.
— Почему вы так поступили? — возмутилась Линда Бейли своим смахивающим на ржание шепотом. — Вы могли продолжать торг!
— Честное слово, я приехал сюда не для того, чтобы в первый же вечер помешать какому-то мальчишке купить приглянувшуюся ему корзиночку. А вдруг здесь замешана девушка? Она могла сказать, как узнать ее корзинку.
— Но Нэнси — не его девушка, — заявила Линда Бейли, сразу разочаровавшись во мне. — У нее вообще нет парня. Она будет обижена.
— Вы сказали, что это Болларды. Не те ли, что поселились на бывшей нашей ферме?
— Они и есть. Старики у них неплохие. Но два их парня! Ужасные дети! Все девушки их боятся. Ходят на танцы, сквернословят и вечно навеселе.
Я взглянул в другой конец зала: троица по-прежнему наблюдала за мной, и у всех на лицах был написан триумф. В городе я был пришельцем, и они посмеялись надо мной, перебив покупку. Глупость, разумеется, самоочевидная, однако в таких городишках маленьким победам и поражениям — за неимением больших — придают преувеличенное значение.
«Боже, — подумал я, — ну зачем было встречаться с этой женщиной? Появление Линды Бейли всегда предвещало неприятности, и с тех пор она ничуть не переменилась. Вечно лезет не в свое дело, а это не приводит к добру».
Корзиночки быстро распродавались, оставалось уже совсем немного. Джордж устал, и торговля шла вяло. Я подумал, что, может быть, следует все же купить какую-нибудь — дабы продемонстрировать, что я здесь не пришелец, что я вернулся в Пайлот-Ноб и собираюсь пожить здесь.
Я огляделся по сторонам, но Линды Бейли нигде не обнаружил. Скорее всего, она ушла, разочаровавшись во мне. При мысли о ней я ощутил легкое раздражение. Какое она имела право требовать, чтобы я защищал дочку священника, какую-то неизвестную мне Нэнси, от невинных, скорее всего, — или, по крайней мере, бесплодных — замыслов неуклюжих деревенских парней?
Оставалось только три корзинки, и Джордж взял одну из них — маленькую и без всяких украшений. Подняв ее, Дункан завел свою аукционерскую песенку.
Прозвучало два или три предложения, кто-то дал три с полтиной; я поднял цену до четырех.
От задней стены кто-то выкрикнул: «Пять!»; я посмотрел в том направлении — все трое по-прежнему были там и скалились, глядя на меня; сроду не видывал таких гнусных и злобных шутовских ухмылок.
— Шесть, — сказал я.
— Семь, — бросил средний в этом трио.
— У нас уже есть семь, — объявил Джордж, несколько озадаченный, поскольку это была самая высокая цена за весь вечер. — Услышу ли я семь пятьдесят? Или кто-нибудь даст восемь?
Какое-то мгновение я колебался. Я был уверен, что первые предложения исходили не от этой троицы. Они вступили в торг после меня. Им хотелось поиздеваться, и все присутствующие понимали это.
— Восемь? — спросил Джордж, глядя на меня в упор. — Услышу ли я восемь?
— Не восемь, — ответил я. — Десять!
Джордж сглотнул.
— Десять! — воскликнул он. — Услышу ли я одиннадцать?
Он бросил взгляд на троицу у стены. Те ответили лишь свирепыми взглядами.
— Одиннадцать, — сказал Джордж. — Она стоит одиннадцать. Неужели никто не поднимет еще на доллар? Услышу ли я одиннадцать?
Одиннадцати он не услышал.
Заплатив деньги и получив свое приобретение, я взглянул туда, где подпирала стенку троица парней. Их там уже не было.
Встав в сторонке, я открыл корзиночку и на лежащем сверху листке бумаги прочитал имя дамы, которую предстояло сопровождать на обед: Кэти Адамс.
8
В холодном и влажном вечернем воздухе ощущался легкий аромат первой сирени — отдаленный намек на благоухание, которое неделей позже тяжелыми волнами накатит на улицы этого маленького городка. Налетавший с реки ветер раскачивал фонари на перекрестках, заставляя метаться по земле отбрасываемые ими пятна света.