Корзиночки быстро распродавались, оставалось уже совсем немного. Джордж устал, и торговля шла вяло. Я подумал, что, может быть, следует все же купить какую-нибудь - дабы продемонстрировать, что я здесь не пришелец, что я вернулся в Пайлот-Ноб и собираюсь пожить здесь.
Я огляделся по сторонам, но Линды Бейли нигде не обнаружил. Скорее всего, она ушла, разочаровавшись во мне. При мысли о ней я ощутил легкое раздражение. Какое она имела право требовать, чтобы я защищал дочку священника, какую-то неизвестную мне Нэнси, от невинных, скорее всего, или, по крайней мере, бесплодных - замыслов неуклюжих деревенских парней?
Оставалось только три корзинки, и Джордж взял одну из них - маленькую и без всяких украшений. Подняв ее, Дункан завел свою аукционерскую песенку.
Прозвучало два или три предложения, кто-то дал три с полтиной; я поднял цену до четырех.
От задней стены кто-то выкрикнул: "Пять!"; я посмотрел в том направлении - все трое по-прежнему были там и скалились, глядя на меня; сроду не видывал таких гнусных и злобных шутовских ухмылок.
- Шесть, - сказал я.
- Семь, - бросил средний в этом трио.
- У нас уже есть семь, - объявил Джордж, несколько озадаченный, поскольку это была самая высокая цена за весь вечер. - Услышу ли я семь пятьдесят? Или кто-нибудь даст восемь?
Какое-то мгновение я колебался. Я был уверен, что первые предложения исходили не от этой троицы. Они вступили в торг после меня. Им хотелось поиздеваться, и все присутствующие понимали это.
- Восемь? - спросил Джордж, глядя на меня в упор. - Услышу ли я восемь?
- Не восемь, - ответил я. - Десять!
Джордж сглотнул.
- Десять! - воскликнул он. - Услышу ли я одиннадцать?
Он бросил взгляд на троицу у стены. Те ответили лишь свирепыми взглядами.
- Одиннадцать, - сказал Джордж. - Она стоит одиннадцать. Неужели никто не поднимет еще на доллар? Услышу ли я одиннадцать?
Одиннадцати он не услышал.
Заплатив деньги и получив свое приобретение, я взглянул туда, где подпирала стенку троица парней. Их там уже не было.
Встав в сторонке, я открыл корзиночку и на лежащем сверху листке бумаги прочитал имя дамы, которую предстояло сопровождать на обед: Кэти Адамс.
8
В холодном и влажном вечернем воздухе ощущался легкий аромат первой сирени - отдаленный намек на благоухание, которое неделей позже тяжелыми волнами накатит на улицы этого маленького городка. Налетавший с реки ветер раскачивал фонари на перекрестках, заставляя метаться по земле отбрасываемые ими пятна света.
- Я рада, что все кончилось, - сказала Кэти Адамс. - Я имею в виду школьный вечер; да и учебный год тоже. Однако в сентябре я вернусь.
Я взглянул на шедшую рядом девушку, и она показалась мне совсем другой, вовсе не похожей на особу, встреченную утром в магазине. Она сотворила что-то с волосами, и учительская внешность куда-то пропала - так же бесследно, как исчезли с ее лица очки. "Защитная окраска, - подумал я, - она напускала на себя строгий вид, чтобы выглядеть так, как надлежит учительнице, чтобы соответствовать представлениям общины. Позорище, сказал я себе, - поди догадайся, что под учительской личиной кроется прелестная девушка!"
- Вернетесь? - переспросил я. - А где же вы собираетесь провести лето?
- В Геттисберге.
- В Геттисберге?
- Да, в Геттисберге, в Пенсильвании [Геттисберг - город, в окрестностях которого 1 - 3 июля 1863 года состоялось хотя и не решающее в военно-стратегическом отношении, однако самое кровавое и памятное сражение Гражданской войны (1861 - 1865). В сознании американцев оно является одновременно символом и кровавой бойни, и бессмысленности братоубийственной гражданской войны, и общенародного единства - так, словно пролитая там кровь северян и южан сцементировала нацию. По ходу развития сюжета вам еще придется столкнуться с битвой при Геттисберге]. Я оттуда родом, и там живут все мои родственники. Я каждое лето возвращаюсь туда.
- Я побывал там несколько дней назад - останавливался по пути сюда. Целых два дня бродил по полю сражения, пытаясь представить, как все это выглядело сто с лишним лет назад.
- А раньше вы там никогда не бывали?
- Как-то раз, много лет назад, когда начинающим репортером отправился попытать счастья в Вашингтон. Была автобусная экскурсия в Геттисберг признаться, меня она не слишком удовлетворила. Мне всегда хотелось побывать там в одиночку, располагать временем по собственному усмотрению, рассматривать все, что захочу, заглядывать во все уголки или просто стоять и смотреть - сколько душе угодно.
- На этот раз вам это удалось?
- Да, провел два дня в прошлом. И пытался представить себе все, как было.
- Конечно, мы жили с этим так долго, что для нас оно стало обыденностью. Мы гордимся историей, чтим память этой битвы и глубоко ею интересуемся, однако меньше, чем туристы, естественно. Они приезжают, свежие и преисполненные энтузиазма, и видят все другими глазами, нежели мы.
- Может, вы и правы, - сказал я, думая на самом деле совсем иначе.
- Зато Вашингтон, - проговорила она, - вот место, которое я люблю. Особенно Белый Дом. Он очаровывает меня. Я могу часами стоять возле металлической решетки и просто рассматривать его.
- И вы, - заметил я, - и миллионы других. Там, возле решетки, всегда полно народу - стоят, прохаживаются, переходят с места на место и рассматривают.
- И еще мне нравятся белочки, - сказала она. - Я люблю этих нахальных белок Белого Дома, что подходят к самой решетке, клянчат, временами даже выскакивают на тротуар и снуют вокруг ваших ног, шныряют туда-сюда, а потом садятся, поджав лапки к груди, и смотрят на вас крохотными блестящими глазками.
- Что ж, - рассмеялся я, тоже вспомнив белок. - Они своего добились.
- Можно подумать, вы им завидуете.
- Почему бы и нет? Насколько я могу себе представить, у этих белок прекрасная и бесхитростная жизнь, тогда как жизнь человеческая настолько усложнилась, что никогда уже не будет простой. Мы все ужасно запутали. Может, мы и живем не хуже, чем прежде, но лучше наша жизнь не становится. А возможно, все-таки делается хуже.
- Об этом вы и хотите написать в своей книге?