Тело мое взбунтовалось. Страх удерживал его слишком долго. Теперь оно действовало инстинктивно, и мозг был бессилен этому противостоять, а пока сознание яростно протестовало, я уже успел выскочить из пещеры и оказаться на ногах, стоя на склоне холма. Впереди и чуть правее очень быстро ползла змея. Она достигла кустов смородины, нырнула в них, и шорох от ее движения смолк.
Все вокруг стало неподвижно и беззвучно, а я стоял на склоне, напряженно вслушиваясь и вглядываясь.
Я бегло огляделся, а потом приступил к более внимательному и методичному изучению окружающего. Прежде всего я заметил на склоне свой пиджак - и с содроганием подумал, что он сложен таким образом, будто только что висел на спинке стула. В каком-нибудь шаге от пиджака стояли аккуратно выровненные ботинки; носки их были направлены вниз по склону. И только тут я осознал, что стою в носках.
Змей не было видно, хотя внутри пещеры что-то и продолжало шевелиться, но там было слишком темно, чтобы разглядеть что-нибудь. На старый сухой ствол села и стала разглядывать меня своими глазками-бусинками малиновка, откуда-то издалека донеслось позвякивание коровьего ботала.
Я осторожно вытянул ногу и потыкал пиджак. Казалось, ни под ним, ни в нем ничего не было, - я нагнулся, поднял его и встряхнул. Потом подхватил ботинки и, не останавливаясь, чтобы обуться, начал отступать вниз по склону - но очень осторожно, с трудом сдерживая стремление пуститься бегом и покончить с этим, скатиться с холма и как можно скорее добраться до машины. Я шел медленно, пристально осматривая каждый фут в поисках змей. Я понимал, что склон должен кишеть ими, - ведь одна побывала у меня на груди, другая проползла по лодыжкам, третья скользнула в кусты, четвертая все еще возилась в пещере... Бог знает, сколько их могло быть еще.
Но я не заметил ни одной. Правой ногой я наступил на чертополох и остаток пути принужден был опираться ею лишь на пальцы, чтобы не вогнать в тело застрявшие в носке колючки; но змей больше не было - по крайней мере, видимых.
"Может быть, - подумал я, - они боятся меня так же, как и я их. Но нет, - сказал я себе, - такого не может быть". Я чувствовал, что весь дрожу, а зубы стучат, и потому уже в самом низу склона, как раз над дорогой, расслабленно опустился на полоску травы, подальше от кустов и камней, где могли скрываться змеи, и принялся извлекать из носка колючки чертополоха. Когда я попробовал обуться, то обнаружил, что руки сотрясает дрожь, сделавшая эту нехитрую процедуру невозможной, - и только теперь понял, насколько был испуган; осознание подлинной глубины собственного страха только заставило меня ужаснуться еще больше.
К горлу подступила тошнота, я перекатился на бок, меня вырвало и продолжало выворачивать наизнанку до тех пор, пока в желудке не осталась полная пустота.
Как ни странно, но это принесло облегчение; во всяком случае, вытерев, наконец, подбородок, я сумел надеть и зашнуровать ботинки, а потом, шатаясь, добрел до машины и привалился к ее борту, чуть ли не обняв его - настолько был рад оказаться там.
И вот тут, прильнув к куску мертвого металла, я заметил, что на самом деле автомобиль вовсе не застрял. Канава была гораздо мельче, чем это показалось вчера.
Я сел за руль. Ключ был у меня в кармане, и я завел двигатель. Машина без труда выбралась, и я покатил вниз по дороге - тем же путем, каким приехал сюда вчера ночью.
Стояло раннее утро - солнце взошло не больше часа назад. Паутина, лежавшая на траве по краям дороги, все еще блестела от росы, а жаворонки взлетали в небо, буксируя за собой длинные заливистые трели.
Обогнув поворот, я увидел исчезнувший дом; он стоял у дороги совсем рядом - со своей безумно покосившейся трубой, поленницей, сараем, прислонившимся к стогу, и даже старым автомобилем. Все в точности, как я видел вчера, при свете молнии.
Увидеть это было подлинным потрясением, и мой мозг внезапно включился в работу - с высокой скоростью неистово отыскивая объяснение. Выходит, я ошибся, полагая, что раз автомобиль стоит на дороге, значит, дом исчез. Потому что вот он, этот дом, стоит точь-в-точь такой, каким я его видел всего несколько часов назад, а раз так - разумно предположить, что он простоял здесь все время, а автомобиль был каким-то образом перенесен на добрую милю вверх по дороге, и тем же способом там оказался я сам.
Во всем этом не было ни малейшего смысла; больше того - это казалось невозможным. Я был уверен, что машина плотно засела в кювете. Я пробовал выехать, колеса проворачивались, не сдвигая автомобиль с места. И меня каким бы пьяным я ни был - не могли тащить целую милю вверх по дороге и уложить в змеиное логово так, чтобы я этого не заметил.
Все это - сплошное безумие: и нападающий трицератопс, исчезнувший раньше, чем смог достичь цели, и застрявший в кювете автомобиль, и Снаффи Смит со своей женой Ловизией, и даже самогон, которым мы накачивались за кухонным столом. Потому что я не ощущал даже слабых признаков похмелья, а почти хотел бы почувствовать их, чтобы поверить, будто все это привиделось мне спьяну. Но человек не может выпить столько самогона - и не испытывать похмелья. Конечно, меня вырвало - но к тому моменту после пьянки прошло уже слишком много времени, и это не могло предотвратить похмелья, алкоголь уже давно разошелся бы по телу.
И однако - вот оно, то место, где вчера вечером я обрел убежище от непогоды. Правда, видел я его лишь при вспышке молнии, но сейчас все выглядело именно таким, как я запомнил.
Но откуда и зачем взялись трицератопс и гремучие змеи? Динозавр, видимо, реальной опасности не представлял - он мог оказаться даже галлюцинацией, хотя в это я не слишком верил; зато гремучие змеи были реальны вполне. Для убийства способ слишком сложный и неприятный, да и кто мог желать моей смерти? А если все же кто-то хотел убить меня по причинам, о которых я не имел представления, он вполне мог бы найти куда более легкий способ.
Я так пристально рассматривал дом, что машина чуть не съехала с дороги. Я едва успел вовремя вывернуть руль.
Возле дома не было заметно никаких признаков жизни - но только поначалу. Со двора вырвалась целая свора собак и пустилась бежать по дороге, облаивая автомобиль. Никогда в жизни я не видел столько собак, да еще таких тощих, что даже издали я мог видеть, как выпирают из-под шкур ребра. По большей части, это были гончие - с хлопающими ушами и тонкими, похожими на хлыст хвостами. Одни выбежали из ворот, другие же, не заботясь о приличиях, прямиком перемахнули через изгородь.