На всем протяжении делового квартала открытым оставался лишь один бар. Сквозь его давно не мытые окна падал желтый свет, а легкий бриз со скрипом раскачивал вывеску с нарисованной кружкой пива, висевшую над тротуаром на металлическом кронштейне.
Я стоял на другой стороне улицы, набираясь храбрости, чтобы зайти в бар. Разумеется, не было ни малейшей гарантии, что там есть телефон, хотя, скорее всего, – должен быть. Я знал, что, переступая порог бара, подвергаю себя определенному риску: пайлот-нобский шериф вполне мог связаться со здешней полицией. Может, конечно, и нет, но все-таки риск существовал.
Каноэ оставалось на реке, привязанное к шаткому столбу, и у меня была полная возможность вернуться туда, сесть и оттолкнуться от берега. Никто бы ничего не знал, поскольку ни единая живая душа меня здесь не видела. За исключением этого бара весь город, положительно, вымер.
Но я должен был позвонить; сделать это было попросту необходимо. Следовало предупредить Филипа, хотя предостережение могло уже оказаться слишком запоздалым. Предупрежденный, он сумеет что-нибудь предпринять. Теперь я понимал, что всякий, ознакомившийся с заметками моего покойного старого друга, оказывается лицом к лицу с описанной в них опасностью.
Так я и стоял в нерешительности, а потом, почти не сознавая, что делаю, зашагал через улицу. Дойдя до тротуара, я остановился и уставился на поскрипывающую над головой вывеску – этот звук, казалось, вывел меня из прострации. Человеку, за которым охотились, не имело смысла заходить туда, рискуя нажить неприятности. Я прошел мимо бара, но на полпути к реке развернулся и направился обратно, понимая, насколько все это бессмысленно: так можно было всю ночь без толку маршировать взад и вперед.
Поднявшись по ступенькам, я толкнул дверь. В дальнем конце зала скрючился одинокий посетитель; бармен, облокотясь на стойку, уставился на дверь с таким видом, словно собирался всю ночь простоять так, ожидая клиентов. Больше здесь никого не было – на всех столиках красовались лишь перевернутые стулья.
Бармен не шелохнулся. Он словно бы не видел меня. Остановившись, я закрыл за собой дверь и прошел к стойке.
– Чего желаете, мистер? – поинтересовался бармен.
– Бурбон,[10] – ответил я, не решившись попросить льда – похоже, в этом заведении подобные изыски были не в почете. – И мелочи – если у вас есть телефон.
– Там, – неопределенно ткнул пальцем бармен.
Приглядевшись, я обнаружил вжавшуюся в угол телефонную будку.
– Ну и глаз у вас, – протянул бармен.
– Да уж, – согласился я.
Поставив стакан на стойку, он принялся отмерять бурбон.
– Поздненько путешествуете…
– Вроде того, – отозвался я.
Я бросил взгляд на часы – половина двенадцатого.
– Что-то я не слышал вашей машины, – заметил бармен.
– Оставил ее дальше по улице. Подумал было, что в городе все закрыто. А потом заметил у вас свет…
Не слишком правдоподобная история, однако новых вопросов не последовало. Бармену было все равно – он просто чесал языком.
– Я тоже собираюсь закрывать, – сообщил он. – В полночь. По вечерам здесь никого не бывает. Не считая старого Джо. Он всегда здесь. Каждый вечер, до самого закрытия, пока я его не выставлю. Совсем как проклятая кошка.
Выпивка была не ахти, но я в ней нуждался. Виски смыло застрявший в горле комок страха, а внутри стало теплее.
Я протянул бармену десятку.
– Хотите всю сдачу мелочью?
– Если можно.
– Конечно, можно. Куда вы собираетесь звонить?
– В Вашингтон, – я не видел причины, почему бы не сказать правду.
Бармен отсчитал мне мелочь, я прошел в телефонную будку и заказал разговор. Номера Филипа я не знал, и потому на соединение потребовалось какое-то время. Потом я услышал гудки, а несколько секунд спустя кто-то ответил.
– Мистера Филипа Фримена, пожалуйста, – попросила телефонистка. – Междугородный вызов.
На другом конце провода кто-то со всхлипом вздохнул, и наступила тишина. Наконец чей-то голос произнес:
– Его нет.
– Вы не знаете, когда он будет? – спросила телефонистка.
– Никогда, – ответил задыхающийся голос. – Я не понимаю, это что, шутка? Филип Фримен мертв.
– Абонент не может подойти к телефону, – компьютерным голосом сообщила мне телефонистка. – Мне сказали…
– Не имеет значения, – сказал я. – Я буду говорить с тем, кто на проводе.
– Добавьте, пожалуйста, полтора доллара, – проговорил компьютерный голос.
Я достал из кармана пригоршню мелочи. Опуская монеты в щель, я уронил несколько на пол – рука так дрожала, что трудно было попасть в прорезь.
Филип Фримен мертв!
Наконец я опустил последнюю монетку.
– Говорите, – пригласила телефонистка.
– Вы еще слушаете? – спросил я.
– Да, – откликнулся на другом конце провода дрожащий, призрачный голос.
– Простите, – сказал я. – Я ничего не знал. Меня зовут Хортон Смит, я старый друг Филипа…
– Я слышала, он говорил о вас. Я его сестра.
– Марджи? – спросил я.
– Да, Марджи.
– Когда…
– Сегодня вечером, – произнесла она. – Филлис должна была подхватить его по дороге. Он стоял на тротуаре, поджидая ее, – и вдруг рухнул…
– Сердечный приступ?
– Мы так думаем, – после долгой паузы сказала Марджи. – Так думает Филлис, но…
– Как Филлис?
– Спит. Доктор дал ей что-то…
– Не могу сказать, как мне жаль… Говорите, сегодня вечером?
– Всего несколько часов назад. И, мистер Смит, я не знаю… Возможно, мне не следует говорить этого… Но вы были другом Филипа…
– Много лет, – подтвердил я.
– Здесь что-то странное. Кое-кто из очевидцев утверждает, будто Филипа застрелили из лука – стрела попала прямо в сердце. Правда, никакой стрелы не оказалось. Но свидетели заявили об этом полиции, а теперь коронеру…[11] – Голос ее прервался, послышались всхлипывания, потом она заговорила снова: – Вы знали Филипа. И дядю тоже.
– Да, обоих.
– Это кажется невозможным. Оба – один за другим.
– Да, кажется невозможным, – подтвердил я.
– Вы спрашивали Филипа. Я не могу вам помочь?
– Нет, – сказал я. – Я возвращаюсь в Вашингтон.
– Думаю, похороны состоятся в пятницу.
– Спасибо. Извините, что я в такой час…
– Вы же не знали, – проговорила Марджи. – Я скажу Филлис, что вы звонили.
– Если сочтете нужным.
В сущности, это было безразлично. Вряд ли она меня помнит – с женой Филипа мы встречались всего несколько раз.
Мы попрощались; ошеломленный, я так и продолжал сидеть в телефонной будке. Филип мертв – сражен наповал стрелой. Чтобы избавиться от человека, стрелами в наши дни не пользуются. Так же, впрочем, как морскими змеями и змеиными логовами.
Наклонившись, я стал искать упавшие монеты.
Кто-то постучал в дверь будки, и я поднял глаза. Сквозь стекло заглядывал бармен; встретившись со мной взглядом, он перестал стучать и махнул рукой. Я выпрямился и открыл дверь.
– Что с вами? – спросил он. – Вам плохо?
– Нет. Уронил монеты.
– Если хотите еще выпить – так самый подходящий момент. Я закрываю.
– Мне нужно сделать еще один звонок.
– Тогда побыстрее, – попросил он.
На полочке я нашел телефонный справочник.
– Как тут найти номера Пайлот-Ноба? – спросил я.
– Поищите в разделе «Пайлот-Ноб – Вудман».
– Так это Вудман?
– Уверен, что так, – собеседник негодующе воззрился на меня. – Должно быть, вы пропустили указатель на въезде.
– Полагаю, что так, – согласился я.
Закрыв дверь, я отыскал в справочнике нужный раздел и перелистывал страницы до тех пор, пока не наткнулся на интересовавшее меня имя. Вот оно – миссис Дженет Форсайт. В списке значился единственный Форсайт – в противном случае я понятия бы не имел, куда звонить. Я никогда не знал или позабыл имя вдовы Старого Дока Форсайта.
10
американское кукурузное виски (или виски, не менее чем 51 % сырья для производства которого было кукурузой)
11
Коронер – специальный судейский чиновник, который в Великобритании, США и некоторых других странах от имени суда присяжных выясняет причины смерти, происшедшей при необычных или подозрительных обстоятельствах, и, если его расследованием устанавливается факт насильственной смерти, передает дело суду присяжных.