— Так и вызвал бы сразу, — пробурчала я.
Конечно, в этом случае меня бы никто не поймал при падении из монастыря, но там не столь высоко, чтобы не приземлиться самостоятельно. Уверена: предупреди Франциск заблаговременно, спрыгнула бы безо всяких последствий.
— Он и вызвал, но ректор заявил, что проигрыш в соревнованиях — недостаточно веская причина для дуэли и если Альвендуа продолжит настаивать, то его могут отправить отдохнуть от учебы на годик-другой. Отдохнуть и подумать над своим поведением.
— А я, значит, веская причина.
— Он вызвал из-за тебя? — удивился Бернар. — Как ты умудрилась влезть между ними?
— Просто поговорила с Шарлем.
— С Шарлем?
— С Шарлем, — с нажимом повторила я. — Я понятия не имела, что они в ссоре. Почему-то мне никто не рассказал о проигрыше Антуана. Но даже если бы имела, не стала бы отворачиваться.
Франциска все так же не было, а поставленные мной метки все так же краснели рядом. Удобная штука магия: чувствуешь не только где интересующий тебя объект, но и в каком состоянии. Жаль, что на призраков поставить нельзя. Хотя… Может, я просто не знаю о такой возможности?
— А что о проигрышах рассказывать? У Антуана будут все шансы отыграться. Признавайся, за кого будешь болеть на соревнованиях? — ревниво спросил Бернар.
— За тебя, — ответила я, улыбнувшись настоящему жениху.
Как бы только остаться с ним наедине, чтобы признаться? Только сейчас я поняла, что это будет непросто. Вдруг разозлится? Кто сказал, что принудительная помолвка на мне — такое уж счастье? Мне бы точно не понравилось, если бы не оставили выбора…
— Так себе решение, если честно, — нахмурился Жан-Филипп. — Ты подумала, как к этому отнесется Антуан? Не хотелось бы, чтобы он из-за тебя вызвал еще и Бернара. Буле не жалко, а близкий друг у меня один.
— Дуэлью больше, дуэлью меньше, — не согласился Бернар, — а мне будет приятно, если Николь поболеет за меня.
— Ты в первом туре вылетишь, — скептически заметил кузен. — Значит, ей все равно придется выбирать, за кого болеть. Я предлагаю Буле.
Предложение Жана-Филиппа удивило.
— Буле мне абсолютно посторонний инор. С чего бы мне за него болеть?
— Чтобы позлить Антуана? — предположила Люсиль. — Он такой смешной, когда злится.
Метка Антуана стала уже почти черной. Не уверена, что сейчас кто-то из тех, кто рядом с ним, назвал бы его смешным. Захотелось оказаться как можно дальше: если Антуан потеряет над собой контроль, а значит, и над своей магией, мало кого утешит, что его исключат из академии. Посмертно.
Раздался грохот, после которого метка Антуана нежно зарозовела. Неужели кто-то догадался оглушить? Но что тогда грохотало? Вопрос заинтересовал не одну меня: Жан-Филипп переглянулся с Бернаром, и парни рысью устремились туда, откуда мы только что вышли. Я проводила их завистливым взглядом: опять самое интересное пройдет без меня.
— Может, вернемся и посмотрим, что за шум? — предложила Люсиль.
— Антуан, — почти равнодушно пояснила ее мама. — Его успокоили. Не думаю, что Николь стоит смотреть: жених все-таки. Начнет его жалеть, а это оскорбительно для любого мага.
После ее слов желание увидеть, что же там случилось, усилилось многократно. Но поскольку метка Шарля, хоть и тоже зарозовевшая, маячила рядом с антуановской, я решила, что удовлетворюсь рассказом кузена. Что действительно беспокоило, так это затянувшееся отсутствие Франциска, раньше он так надолго меня не оставлял, да и отдалялись мы от него все сильнее и сильнее, а это значит, что скоро его притянет ко мне даже на середине фразы.
Инора Веньевр уверенно шла по дорожке, изредка комментируя изменения, произошедшие в академии с ее последнего посещения. Изменилось немногое: пропала скамейка, на которой она сидела с папой Люсиль, да вырос дуб, на котором инора оттачивала некоторые заклинания, направленные на растения. Дуб казался тысячелетним: могучий, с густой кроной и крупными листьями. Не знаю, что с ним вытворяла мама подруги, но ее усилия точно не пропали.
— Корали! Богиня, глазам своим не верю, Корали.
Застывший на дорожке перед нами мужчина точно обращался ко мне, но видела я его впервые. Я, но не инора Веньевр.
— Кристоф, это Николь, — довольно мягко сказала она. — Николь, а не Корали.