...Когда Цы (двухсложные имена - например, Выы, - у снежных людей оказались уменьшительно-ласкательными) родила обезьянку, Кы лубяной веревкой связал мои руки за спиной и повел глубокой ночью в следующее снежное семейство. Уже под утро мы подошли к нескольким слепившимся домам-саклям, сложенным из неотесанных камней, скрепленных глиной. К моему удивлению на завалинке одного из домов сидели бок об бок старик и старуха местной национальности. Они не спали, но безотрывно смотрели в звездное небо, оно блистало меж двух хребтов, спускавшихся к равнине, где был город, ночью блистающий маревом электрических огней. Посмотрев им в глаза, я понял, что люди находятся в растительном состоянии и стоят на страже, то есть охраняют снежное от человеческого. Тут из подвала соседнего дома тенью выскользнул снежный человек, подошел к Кы, поприветствовал его; они немногосложно обменялись информацией. Через минуту к ним присоединилась юная снежная женщина. - Следующая жена, - равнодушно подумал я, когда она задержала на мне заинтересованный взгляд. - Надо ей сказать, чтобы не валяла дурака, то есть не морила холодом, а сразу брала быка за рога.
Честно говоря, я не сразу запомнил ее имя, и долгое время вспомнить не мог, как не старался. Впрочем, какая разница, как ее звали? Ры, Цы, Хы? Главное, она была нежна ко мне, и, приникая к ее груди, я уходил в космос, и соитие происходило в нем, как попытка создания новой звезды, созвездия или цивилизации. Или как понимание того или иного закона природы, как радость открытия, как гордость, что смог это сделать и сделал не один, а с кем-то близким. Поначалу это было чудно, но со временем я поверил в эту реальность и творил звезды и созвездия с цивилизациями, как, наверное, делал это Творец, но делал в одиночестве, которое нигде и никогда не было благом. Наверное, я все более сходил с ума, и не наверное, а точно. Это было не мудрено, при таком образе жизни горечь неизбежного конца, горечь опустошения, несвободы, ответственность за судьбу человечества, поджидали меня повсюду, как черные дыры и подвигали, подвигали к путаным мыслям, спонтанным действиям, тихому помешательству.
Моя новая жена, - вспомнил, свои ее называли Мы, а я - Мышкой, - говорила мне на своих четырехстах словах (вообще-то их было гораздо больше, потому что многие слова передавались от собеседника к собеседнику телепатически), что мы, люди, глупы, мы поделились на красивых, так себе и уродов и тем поделили свой путь на обманчивый, серый и темный. И идем потому лишь к обману, серости и темноте, по пути убивая красоту Вселенной, ее смысл и будущее, потому что не может быть красивой звезды, как и некрасивой или невзрачной. - А вы все одинаковы по красоте? - отвечал я, скобля после обеда сковородку. - Нет, не одинаковы. Ведь так не бывает, чтобы все были одинаковы. И вообще в разное время красивыми считались работоспособные, то есть выносливые и сильные, тощие или толстые, с малюсенькими ступнями или длинными шеями или ушами. - Да, мы все одинаковы, но так, как одинаковы фотоны, - она знает, что такое фотон? - удивился я. - Потому что мы есть одно и тоже. Кыы - это я, но в другом месте пространства. Я - Мыы, и я есть Кыы в этом месте пространства. Просто вы это не способны понять, ваши так называемые ученые до многого еще не дошли. Вот вы, люди, считаете, что живете в мире, в котором есть лишь высота, ширина и длина, но вы не знаете, что это не так, не знаете, что вас в это заставляет верить ваш мозг, пока не умеющий вам объяснить, что есть на самом деле... - Сложно как-то, - проворчал я и улыбнулся: - Когда у общества нет цветовой дифференциации штанов, то нет цели! А когда нет цели - нет будущего! - Ничего сложного, - не стала разбирать женщина смысл последней моей фразы. - Ты знаешь, что ваше зрение выдает вам перевернутую картинку мира (небо внизу, земля наверху), а в привычный вид ее обращает мозг. Примерно так же ваш мозг переделывает многомерную картину мира в трехмерную. Переделывает, чтобы вы не сошли с ума, хотя бы оттого, что до Альфы Центавра можно дотянуться рукой. - Я не могу дотянуться. Хотя, может, и дотягиваюсь, как вы, но не осознаю это. - Кстати, как бы на этой Альфе делов не наделать, дотянувшись во сне до чьего-нибудь барахла, - подумал я и засмеялся. - Никогда ты не дотянешься, ничего не осознаешь со своими мозгами и десятками тысяч слов. - Да. Как и ты, которая никогда не осознает, что такое красота. - Глупец! - жестко улыбнулась она. - У вас есть красота, потому что ваш род всегда был с гнильцой. И эту гнильцу вы называли и называете безобразием, и на ней паразитируют торговые компании. А прекрасным для вас всегда было то, что не начало еще гнить, или то, что, по вашему мнению, противоположно безобразию. Вот ты спишь со мной, и называешь меня «моей обезьяной», но ни разу ты не испытал в моей постели то, что испытывал в постели с некрасивой женщиной...