Я хотела перейти дорогу, но поняла, что незачем. Я вернулась на тротуар. Глаза защипало. От злости. Я не хотела, чтобы кто-нибудь это увидел, и уж точно не прохожие или бессердечный водитель.
– Сам переходи! – крикнула я и отвернулась. – Спешит, понимаешь! Пи́сать надо было перед выходом!
Он закрыл окно и, обиженный, уехал. Нежный какой. Это был подходящий момент, чтобы расплакаться, поэтому я села на скамейку и достала старый клетчатый носовой платок. Похоже, что с больным бедром придется свыкнуться. Как и со всем остальным. На самом деле я уже почти свыклась. Было не так уж плохо. Редко болело весь день без перерыва. Как-то оно не болело два дня, когда я отстояла очередь за обезболивающими лекарствами, получаемыми по субсидии в поликлинике. Их мне один врач прописал. Молодой, но совершенно лысый, а мне такие не нравятся. Этих лекарств я столько съела, что у меня начал болеть желудок. Так что потом я принимала их от боли в животе. Когда лекарства закончились, я вздохнула с облегчением, потому что теперь болело только бедро.
Я села на скамейку.
Так я плакала только однажды. Конечно, из-за мужчины. Тогда я пообещала себе, что больше никогда не позволю себе так плакать. Это было много лет назад. Хенрик после встречи с коллегами решил заняться собой. Кто-то порекомендовал ему диету. Он хотел приготовить луковый суп, и я позволила себя в это втянуть. Весь вечер мы чистили, мелко рубили и плакали. Диета оказалась чрезвычайно эффективной. За один тот вечер мы выплакали по килограмму каждый.
Я не могла себе простить, что забыла об операции. Телесную немощь я могла выдержать, но меня одолевала мысль, что разум меня подводит. Мой разум, то есть я. Если я что-то забывала, то оно переставало существовать, то есть исчезала частичка моего мира. И кроме того – самая важная. Ведь что важно? Не вещи. Они то есть, то их нет. Все преходяще. Любые предметы и события. Важно то, что остается после них, а остается то, что есть в нас. В нашем сознании, памяти, воспоминаниях. Если это исчезает, если это забудется, то все кончено. Тогда его действительно больше нет. А когда все исчезнет, что останется? Человек будет пуст. Как кувшин. Бесполезный прах.
– А вы куда собрались? – спросила Бледно-Серая, спешившая со стороны Маршалковской улицы. – Ведь должны были просто посидеть…
– Вот я и сижу, – ответила я, вытирая лицо.
Она остановилась возле меня, но постоянно нервно поглядывала в сторону клуба.
– Вы плохо выглядите, – сказала она.
– Взаимно.
Она села рядом со мной.
– Мне тоже временами бывает тяжело. – Она вздохнула. – Но нужно взять себя в руки. Бороться за себя. Никто за нас ничего не сделает, ничего нам не даст. Мы сами за все должны бороться. Если человек хоть на минутку останавливается, то на самом деле делает шаг назад. Потому что в это время другие продвигаются вперед.
– Вам не обязательно мне это рассказывать. Я ничего другого в жизни не делаю, кроме как борюсь за себя и своих близких. Ради этого я сюда пришла. Да неважно.
– Я вас прекрасно понимаю, потому что мне тоже нелегко, но я справлюсь. Я еще всем покажу. У меня есть план, и я его выполняю. Я тоже кое-кого встретила.
– Это прекрасно. Нелегко найти в таком ужасном мире родственную душу.
– Он меня не замечает. Пока еще. Только раз я говорила с ним, всего один раз, когда он меня сюда пригласил. Он сказал, что я великолепна, что у меня талант и я быстро себя проявлю, что они ищут именно такого человека, как я, что я обошла остальных кандидатов и что у меня есть КЛАСС И СТИЛЬ!
– Отлично.
– В последнее время я его редко вижу, но ничего. Скоро он увидит меня во всей красе, когда я буду спускаться по лестнице в подвал с договором подряда в руках. Тогда он заметит меня. Понимаете?
– Не уверена, но возможно, да.
– Он высокопоставленный бизнесмен. Сильный, красивый, ухоженный. Он похож на того актера из фильма «Имя розы».
– На Кристиана Слейтера?! – Я чуть не подпрыгнула. – Он красавчик.
– Нет, нет, не такой красивый. – Она смутилась.
– Ничего страшного, детка. Шон Коннери тоже замечательный мужчина! Красивый, сильный, высокий, и он играл того западного агента с маленьким пистолетиком.
– И не он.
– Ну, тогда я не знаю, какой фильм ты смотрела. Там был еще только этот ужасный горбатый монах с одним зубом, Сальваторе.
– На самом деле это очень красивый актер, просто он был так загримирован. Я вообще-то имела в виду, что у него шрамы на лице. Впрочем, неважно. Кроме начальницы он никого не видит. – Она снова смутилась. – Обратно пойдете? В офис?
– Скорее нет.