– Здесь есть свободное место. – Широкий указал на первый столик возле входа.
Я поставила тележку и села. Мой спутник куда-то исчез, но через минуту вернулся с пачкой бумаг и чем-то черным в руке. Издалека могло показаться, что это предмет, напоминающий оружие, как говорят в новостях, когда сообщают о неудавшемся ограблении банка, обменника или заправки. Когда он положил все передо мной, оказалось, что это был предмет, напоминающий телефон.
– Что это такое? – спросила я, рассматривая его со всех сторон.
– Сотовый.
– Если это сотовый, то где у него экран?
– Здесь, – ответил он, указывая на небольшое окошко с черной надписью. – Вам не подходит?
– Конечно нет. Это больше похоже на пульт для телевизора или школьный калькулятор. Вы его в музее техники украли? Мой сын и то лучше мне подарил.
Он посмотрел на меня, скривившись, и я подумала, что он, возможно, прав. Может, мне стоит что-то сделать со своей болтливостью?
– Я сказала: сын? Какой там сын? – начала я объяснять. – Детей у меня вообще не было, нет и, как вы, наверное, догадываетесь, не будет. И с кем бы у меня были дети, если у меня нет мужа? Никакого. Ни своего, ни чужого. Совсем ни капельки.
При этом я сделала такое убедительное лицо, что, если бы в тот момент меня увидел Хенрик, он бы поверил, что мы не знакомы.
После минутного чувства удовлетворения своей сообразительностью мне стало немного хуже. Я только что отреклась от своей собственной семьи. Неважно, что они бросили меня и я отреклась, чтобы их вернуть. Горчинка осталась.
В последнее время я все реже думала о Хенрике, а сейчас вспомнила о нем только для того, чтобы отрицать его существование. До сих пор Хенрик всегда был со мной. Он жил в моей памяти. Ему было отведено место в моем сердце и мыслях. И притом самое важное. Конечно, приятно, когда кто-то находится рядом с нами физически. Мы можем прикасаться к нему, поцеловать его, посмотреть на него. Это по-человечески. Но фактическое присутствие не так важно. Глаз – это просто линза, кроме того, в одной газете писали, что она передает перевернутое изображение. Ни рассматривание цветных пятен, ни прикосновение к чему-либо не в счет. Именно мозг все воспринимает и интерпретирует. В нем все происходит, и в нем все существует. В чувствах, эмоциях, воспоминаниях. Там Хенрик существует. И он со мной. И я должна его помнить. Тем временем я успела забыть одну важную вещь. Сколько ложек сахара этот негодяй клал себе в чай? Четыре или пять? Из-за него никогда не было сахара.
– Приступайте к работе. – Широкий вернул меня к действительности.
У меня был очень удобный стул. Один в один как тот, что стоял рядом с мусоркой в конце Медзяной. Если в течение нескольких дней наблюдать и вставать раньше других, то можно было успеть до приезда мусоровоза и урвать что-нибудь стоящее.
От комфорта я так расслабилась, что забыла спросить о контракте, страховке и о том, смогу ли я использовать два дня отпуска, которые остались у меня с предыдущего места работы в 1995 году.
Как только Широкий ушел, невыносимый шум мгновенно прекратился. Разговоры смолкли и сменились звуками отодвигаемых стульев, откладываемых телефонов и звоном чайных ложек в пустых стаканах.
Группа из примерно дюжины женщин двинулась к бару. Они были красивыми, мощными, одетыми в разноцветные хлопковые футболки и обтягивающие легинсы пастельных тонов. Большинство из них были в шлепанцах. В руках они держали стаканы в подстаканниках и пакетики с чаем.
Значительная часть осталась в зале и продолжала обзвон. Очевидно, они не справлялись, раз не могли позволить себе сделать перерыв.
Я посчитала себя куда более продуктивной, чем другие, поэтому без проблем разрешила себе короткий перерыв. Я догнала группу и встала в очередь, чтобы пройти за барную стойку. Будучи самой худой и не обладая внушительными формами, я заняла место в хвосте.
Задняя часть бара была метафорой жизни. За прекрасным фасадом – клоповник. Как улочки приморских городов. Так часто бывает. Я тоже с таким сталкивалась. Даже не имея привычки обращать внимание на внешность, я не раз замечала на пляже идеальную фигуру со скульптурной спиной и круглыми ягодицами в плавках-бикини. Но когда заходила с другой стороны, то обнаруживала пивной живот, бледный впалый торс и распухшую небритую рожу. «Сзади лицей, спереди музей», как раньше говорили.
Женщины в разноцветных легинсах включили единственный чайник. У меня не было с собой ни чашки, ни стакана, а все шкафы были заперты на маленькие висячие замки. К тому же там было так тесно, что, нагнувшись к какому-то шкафу, я случайно задела одну из женщин. Одну из самых корпулентных. К сожалению, остатки уже остывшего чая пролились на ее белую футболку.