Можно сказать, что в дни и годы разлуки не было ни одного мгновения когда Анюта не помнила бы об Андрее, не переживала бы о нем, не сочувствовала бы ему. Сила и напряжение чувства любви ее столь велика, что о себе она просто не помнит, о своих трудностях и опасностях забывает, не до того ей: сердце «тоска, тревога гложет», она все силится представить, где он и как там ему.
Вот так, о нем, а не о себе, думает и беспокоится она в тот час, который в поэме назван «последним». Действительно, он смертельно опасный и отчаянно тяжелый: все ближе бьют орудия, покидают село наши последние солдаты, враг у околицы. А у нее на руках еще трое детей: ей все теперь решать надо одной, она теперь за все в ответе. Конечно, её душа полна тревоги и о детях, и о себе, она в смятении и растерянности, ей не у кого спросить, куда деваться им и у кого просить защиты и вообще — что делать. Однако и в этот миг она не осуждает своих солдат, поспешно отступающих, она прощается с ними, а видит и помнит только своего Андрея.
Только ценой такой самоотверженной любви, поистине героической, и смогла Анюта уберечь свою семью в немецкой неволе. Понятно, что там она жила на пределе своих нравственных сил, материнской заботой о детях и ожиданием освобождения, встречи с Андреем. И даже здесь, где все было такое чужое и ненавистное, она сумела найти и предметы и запахи, которые напомнили ей и о стороне родной и о муже, о том, собственно, что связь ее с родиной ни на минуту не прерывалась. Это была «покоса раннего пора», «памятная смесь цветов поры любимой». А для сердца это было как бы вестью «со стороны родимой».
Любовь к Анюте и детям, память и тоску о доме пронес через всю войну Андрей Сивцов, он жил этими мыслями и чувствами, они укрепляли его дух, они давали силы ему верить, когда, казалось, и надежды никакой не было. Неотступно рядом с любовью в его сердце жило и чувство вины: ведь и он вместе с другими отступал и оставил свой дом и семью на расправу врагу и унижению. Переполняли его и чувства презрения, ненависти и гнева к оккупантам. Все это вместе взятое рождало невиданную энергию, готовность перенести все испытания, бесстрашие.
Не менее тяжелым и тягостным оказалось и его возвращение домой после победы над врагом: «Но вот пришел, на взгорке встал — И ни двора, ни дома…» Глядит солдат: ну, ладно — дом, А где жена, где дети?».
И вот ему снова необходим изрядный запас сил и физических и духовных, чтобы начать новую жизнь, строить дом на пепелище. И он находит их, он, израненный на войне, и так сильно огорченный ею и наказанный. Помогает ему вера в то, что жена с детьми непременно вернутся, вера, собственно, ни на чем не основанная, но живая и страстная. Через всю свою многотрудную военную жизнь он пронес память о том последнем прокосе, который он делал перед самым началом войны. Все, что было связано с этим, — солнечное летнее утро, запахи трав, уют дома, в котором его ждали и любили, — отныне навсегда в его душе, и для него это больше, чем простые воспоминания. Здесь и самые высокие представления его о жизни (и той, что прошла, и той, о которой он мечтает), и живая связь с малой родиной и с Отечеством. И не случайно, как только Андрей Сивцов по возвращении с фронта снова взял косу и пошел «с людьми в луга, чтоб на людях забыться», тут же ожила эта цепь, которая связывала его с прошлым, протянулась она и в будущее и заронила надежду на счастье, в которое он почти и не верил.
Сопоставляя поэмы Твардовского «Василий Теркин» и «Дом у дороги», утверждают иногда, что «Теркин — это в первую очередь характер, национально и социально-исторически определенный человеческий тип. Анна же и Андрей — это прежде всего именно судьбы, людские судьбы на войне». Говоря дальше о том, что сочувствие к этим героям «вызвано не какими-то особыми достоинствами именно этих людей, о которых известно не так уж много», критик спрашивает: «но много ли нужно знать о матери, которую «чужая, злая сила» изгоняет с детьми из родного дома, чтобы пожалеть ее, почувствовать ее боль?» И, завершая свою мысль, исследователь подчеркивает: «И так ли уж важно в данном случае, кто она, эта женщина: колхозница или горожанка, русская или украинка, и многое другое, что при иных обстоятельствах могло быть существенным? Важно одно: она Жена и Мать перед лицом войны и смерти» (2,405,406).
Следует прежде всего помнить, что поэму «Дом у дороги» автор определил, как «лирическую хронику». Из этого можно сделать вывод, что в ней существенно иные средства обрисовки характеров, нежели в «Книге про бойца». Думается, что Андрей и Анна не только «судьбы» людские, но и, безусловно, — характеры, пусть и не так глубоко и всесторонне обрисованные, как Василий Теркин.
Несомненно также, что характеры Андрея и Анны в национальном отношении вполне конкретны и определенны, это характеры русских людей. И в этой связи важно все: и то, что они крестьяне, и то, что они смоленские, — не случайно ведь лейтмотивом поэмы становятся строчки «коси, коса…», а очень конкретные приметы их смоленского подворья так много дают для понимания и особенностей, своеобразия их характеров, свойств натуры, их патриотизма.
Да, Анне мы сочувствуем прежде всего как Жене и Матери, но в то же время мы ни на минуту не забываем, что это русская женщина в любви и счастье и «перед лицом войны и смерти». Ее не спутаешь ни с украинкой, ни с француженкой, она в ряду тех русских женщин, среди которых были и Ярославна из «Слова о полку Игореве», и Арина Родионовна, и Татьяна Ларина, и некрасовские женщины, и Марья Болконская, и Аксинья из «Тихого Дона».