Когда Мелисса начала вываливать из машины один пакет за другим, к ней подошел некто и обратил ее внимание на строгое запрещение останавливаться в данном месте посторонним машинам. Взволнованная всеми происходящими и здесь и за рубежом, в далекой вятской деревне, событиями, Мелисса, размахивая пакетами, сообщила церковному служителю о голодающей старушке–матери, о целой страдающей от недоедания деревне в Вятке. Твердолобый служитель ничего не понял, из церкви появились другие люди, и все в один голос стали требовать от Мелиссы, что бы она немедленно убрала от порога храма свои мешки и убралась со своей машиной куда подальше.
В неистовстве Мелисса выкрикивала заветное для нее слово «Вятка», но оно ничего не говорило этим тупым, не знающим географии людям, она выкрикивала слово «голод», оно почему–то вызывало только недоумение у этих жестокосердных.
Появился на пороге церкви священник, Мелисса бросилась к нему, в надежде, что уж он–то ее поймет, но и он не понял, что это за Вятка такая, и почему из–за этой Вятки должна быть прервана так красиво и плавно текущая месса.
Груда пакетов уже была вывалена на тротуар, а до запаски все еще было не добраться, кто–то пытался самовольно забрасывать пакеты обратно в машину, разъяренная Мелисса отбивала эти попытки, все продолжая вдалбливать в тупые головы прихожан: «Вятка — Вятка», выкрикивать: «голод–голод», но тут появилась полицейская машина, из нее вышли два здоровых копа, которые тоже не знали, что значит слово «Вятка», и откуда может взяться какой–то голод, когда в магазинах все есть, и никакого голода они нигде вокруг себя не видят. Но и это не сломило боевого духа Мелиссы. Она оказала отчаянное сопротивление копу, пытавшемуся закинуть ее мешки обратно в машину.
Меж тем тот, которому она, несмотря на ярость, уже белым туманом застилавшую ее глаза, все–таки предъявила свои права, пустился в выяснение ее подноготной по компьютеру, переговорил с кем–то по телефону, сказал что–то коллеге, и тут они оба бросились на Мелиссу, скрутили ее, затолкали в машину и увезли.
Еще из машины до ушей прихожан донесся истерический крик женщины: это загадочное слово «Вятка».
Вскоре все смолкло, и они вернулись к прерванной службе.
Виктор Иванович некоторое время блаженствовал в обширных апартаментах Мелиссы в полном одиночестве, трубочку смакуя, напиваясь до беспамятства, но, еще не решаясь заволакивать в них дамочек, еще все–таки ожидая появления непонятно почему и куда исчезнувшей хозяйки.
Но однажды, как раз в короткую минуту относительной трезвости получил сообщение, из весьма респектабельного сумасшедшего дома о том, что такая–то такая пребывает в его стенах.
Виктор Иванович понял, что ему предстоит визит в этот самый дом, понял даже, что с ним желает побеседовать врач, лечащий Мелиссу, а, следовательно, надо облачится приличным образом. И тут возникла загвоздка.
Дело в том, что накануне Виктор Иванович посетил вернисаж в одной из галерей в Сохо. Голодное бурчание в животе часто побуждало Виктора Ивановича посещать разные вернисажи в Сохо.
Обычно угощение оказывалось скромным, выпивка паршивой.
Но на сей раз вернисаж от всех прочих приятно отличался обильностью выпивки и закуски, поскольку это было открытие выставки японского скульптора.
Работы его сами по себе никакого впечатления на Виктора Ивановича произвести не могли. Виктор Иванович, как писал еще в России то веселые, то грустные, но все равно очень нарядные в своей живописности вятские пейзажи, жанровые сценки, разные там купанья на реке, деревенские посиделки, озаренные солнцем сады и поля, так и продолжал писать все в том же роде.
И наотрез отказывался понимать всякие выкрутасы современного искусства.
Одна молодая художница, когда он только что приехал в Америку объяснила ему, что здесь, в Нью — Йорке, никакого значения не имеет, насколько ты талантливый художник, как хороши и даже прекрасны твои работы, здесь надо выстроить всю свою жизнь, таким образом, что бы она удивила, поразила и привлекла к тебе внимание.
Виктор Иванович поинтересовался, как это так ее надо выстроить, и девица пояснила: «Ну, вот, к примеру, если ты можешь выебать козу в переходе сабвея на глазах у всей публики, ты станешь знаменитым».
Виктор Иванович оглянулся, козы нигде не нашел и выеб на всякий случай девицу. Славы это ему не принесло, наверное, потому, что он не в переходе сабвея это сделал, а на принесенном с помойки диване.
Но он уже и не хотел никакой такой славы. Он хотел писать свои излюбленные картинки, а на жизнь всегда мог заработать реставрацией старых полотен.