И во все время вращения до нежных ушек молодой барыни доносились звуки дивной музыки, не слишком громкой, а вот именно, что райской музыки, исполняемой спрятанными в основании ротонды музыкантами.
Вот от этой райской причуды и пошло название села. Народ так его прозвал.
И хотя к тому времени, когда родился Виктор Иванович, ротонда уже не вращалась, въезд на нее прогнил и обломился, музыка на веки смолкла, поле забурело, сад вырубили, усадьба сгорела, Витя с другими мальчишками бегал на край села, взбирался по столбам на высоту и созерцал от туда излучину реки, столетнюю иву плакучую, девок и баб, нагишом, с визгом, прыгающих в реку с косогора, и все оставшиеся дали и веси.
Так на каком же языке можно было все это объяснить психврачу?
Ни на каком. Другое дело, картинки…
Понимания не получилось.
Врач так ничего путного и не узнал о природе заболевания своей пациентки.
Но, глядя на неопрятного, немолодого, невнятного человека, всматриваясь в его подернутые слезой нетрезвые глаза, принюхиваясь к нему, понял, что пациентка его определенно больна, и даже опасно больна.
И Мелисса на долго осталась в этом респектабельном сумасшедшем доме.
Потому что вылечить человека от любви очень трудно.
И, если кто и сумел, в конце концов, это сделать, так только Виктор Иванович. Он, конечно, не часто, но все–таки навещал Мелиссу.
Однако, вернувшись домой после того первого визита, собрал все свое барахлишко и перешел из обширного апартамента напротив, в мастерскую.
А перед уходом позвонил с Мелиссиного телефона Лидочке.
И потом, как соскучится, открывал своим ключом дверь напротив и опять звонил Лидочке.
Звал прийти.
И она всякий раз приходила.
Своего телефона у него по сей день нет.