— Какая, какая? Пойду маме скажу, а то так и умрет, не узнав.
— В том смысле русская, что сам гибнет, а других жалеет. Так-то он, конечно, американец. Зачем нам кого-то силодером к себе тянуть.
— Как тянуть?
— Ну, в смысле насильно, силодером. Нам своей классики и за глаза и за уши хватает.
С собой Элиза дала мне почитать свою курсовую по сопоставлению двух постановок «Маскарада» — в Театре им. Моссовета и во МХАТе. Их мы видели вместе, и это было основание для требования соучастия.
В следующее свидание меня поили чаем, я читал курсовую вслух, не всю, а наиболее яркие места:
— «…и если Царев в сцене ожидания Нины выходит слева и сидит неподвижно, — писала Элиза, — то Мордвинов в этой же сцене входит справа и ходит, то заламывая руки, то замирая…» Гениально! — хвалил я. — Неужели это еще не все заметили?
— Конечно, не все. Ты же впервые такое прочел?
— Впервые.
— Ну вот. Тебе легче, ты выбрал в курсовую «Конька-горбунка». Все-таки, согласись, это первичный слой, тебе пора подниматься к культуре.
Решительная встреча с предполагаемой тещей была вскоре. На сей раз я купил хризантемы и, ощущая их похоронный запах, причесался, глядясь все в то же «взволнованное» стекло.
Был встречен и публично, то есть при маме, чмокнут и был вынужден дурацки чмокнуть то место на щеке Элизы, которое указал ее палец. Был раздет и приглашен за стол. Перед этим я попросил показать мне умывальник, Элиза показала мне, где моют руки, и я их вымыл. Она подала полотенце.
— Эх ты, умывальник! Это ж не общежитие. Ванную можно от умывальника отличить?
— Можно! Твоя мама дивная женщина.
— Ну то-то.
По договоренности, заранее, я принес лимонную настойку, выставил. Сели. Я вел себя культурно, ложку достал не из-за голенища, взял со стола. Умел пользоваться ножом и вилкой. Угощая настойкой, вначале немного откапнул себе, потом, по табели о рангах, будущей теще и будущей жене. Налив, я совершил первую ошибку — не просто отставил бутылку, а захлопнул ее жестяным колпачком. Так всегда делал отец. «Не закроешь, — говорил он, — так хоть градус да выскочит». Поднимая тост, желая понравиться, стать душой общества, обязанный, как единственный кавалер в компании, веселить дам, произнес: «Ну, прощай, разум, здравствуй, дурь!»
— За знакомство, — мягко поправила меня будущая теща.
— Мы же в тот раз познакомились.
— За более близкое, — вступила Элиза.
Выпили. И дальше я, к сожалению, ускорил программу, как говорят, погнал картину, поспешно налил по второй. Здесь опять срабатывало правило отца: «Бутылку откроешь, так она кричит». Но эти мои просчеты были цветочками. Беседа и ужин шли своим порядком.
Я вновь налил.
— Вы не торопитесь? — спросили меня.
— Что вы, — отвечал я словами отца, — с такой закуской с литра не качнет.
У меня узнали об обширной родне. Я радостно сообщил, что и сам из большой семьи и что дядей и теток, что по отцу, что по матери, очень и очень много. И у всех детей, то есть моих братенников и сестренниц, очень помногу. «Не поддается исчислению».
— И все по деревням?
— Нет, в городах тоже есть. Но в Москве я первый.
— То-то им радости.
— Да я думаю, что гордятся, — отвечалось мне легко, так как я входил в новую семью, да и вообще никогда не врал, исполняя при этом завет мамы: «Врать себе дороже».
— А ваши планы? — Это меня все будущая теща допрашивала.
— Буду писать.
— А вы можете писать о спорте?
— Я его ненавижу!
Элиза запоздало ударила меня ногой по ноге.
— Почему?
— В нем есть что-то лошадиное, в нем есть желание превосходства, реванша, в нем есть возвеличение силы за счет унижения личности.
— Как? Победитель унижает личность? Чью?
— Но другие-то побеждены. А Диоген? Он говорит олимпийцу: «Ты чего радуешься?» — «Я же победил на Олимпиаде». — «Но ведь ты победил тех, кто слабее тебя».
— Победители протягивают руку побежденным!
— Чего и не обняться, когда, например, боксеры — и по морде надавал, и в милицию не забирают, да еще и хлопают.
Я опять получил ногой от Элизы.
— Позвольте, — заинтересованно сказала «теща», — подожди, Эля, отнеси лучше пустые тарелки…