— «Труд этот, Ваня, был страшно громаден» — это тоже Некрасов, — отбился я.
— Чтецы-декламаторы, — восхищенно заметила Любовь Борисовна.
— Но Некрасова современная молодежь знает мало. Ушел тот быт, ушел и поэт.
Я взмахнул рукой и воздуха набрал.
— Ой, не надо! — закричала Ирина. — Ой, не надо. Люблю, люблю, люблю, люблю Некрасова!
— Но о работе я договорю, — упрямо сказал я. — Значит, вам не повезло, а я столько раз в жизни видел работу, которая вовсе не из-за денег, не из-за голода. Вот в армии. Солдат спит — служба идет. Сыт, обут. Но сколько раз были моменты: уголь, цемент, дрова — ночи напролет, энергия такая и удаль и все такое, отчего?
— Ну просто друг перед другом, — снисходительно молвил доцент.
— Да перед кем там, все в зеленом? Ну, до армии, на комбайне, тоже чуть не сутками. Чтоб не уснуть или чтоб от усталости не упасть с «хедера», привязывались ремнями.
— Сезон, заработок, — заметил доцент.
— Вы и про сенокос скажете — не упустить время. Да, можно сказать. Но когда идет туча, тут азарт, тут небо подстегивает, и никогда не было, чтоб не успевали.
— Но это лишний опыт для вашей будущей жизни. Ведь вы не остановитесь на вузовском дипломе? — спросил, сбивая с меня превосходство в физических трудах, доцент.
— Или ремонт тракторов, — я не мог остыть, с такой радостью вспомнились наши дымные мастерские. — О, я тогда схлопотал выговор, лозунг написал: «Трактор без кувалды не соберешь», хоть и правда, а начальству обидно — технический прогресс подковырнул. Какие уж там заработки, вот вы говорите, из-за денег, нам сверхурочные не платили, слова такого не знали…
— Профсоюз плохо работал.
— Какой профсоюз — весна приближалась. Ни запчастей, ни железа, холодище! На улице женщины работали, кирпичи грели в костре и потом на спину подвязывали, чтоб поясницу сохранить.
— Прямо блокада какая-то, — засмеялась Любовь Борисовна. — Вы с какого года?
— Привязывали! Врать-то мне какой резон? Вот вы вставили шпильку, что мне это в городе не нужно, сено, мол, это ваше. Еще, думаете, про навоз, мол, заговорит…
— Ну да, ну да, — сводил на шутку доцент, — «но хлеб, который жрете вы, ведь мы его, того-с, навозом», так?
— Да-да, уж точно, «они бы вилами пришли вас заколоть за каждый крик ваш, брошенный в меня!»
— Ириша, разводим на пятнадцать шагов, — смеялась Любовь Борисовна.
— Ну что вы, доцент и студент — это все равно, что офицер и ефрейтор, какая тут дуэль, — поуничижался я.
— Струсил ты, — заявила Ирина. — Давайте разожжем костер из мусора.
— Да вот и в городе, — я хотел непременно оставить за собой последнее слово. — На мясокомбинате…
— Ой, не надо! — закричала Ирина, закрывая уши ладонями.
— Я не о крови. Хотя вот раскладывает же Любовь Борисовна колбасу и отварное мясо, есть-то будешь, и класс жажду заливает не квасом…
— Замолчи!
Нас повели за стол, накрытый на застекленной террасе. Усаживаясь, доцент обратился ко мне:
— Вы позволите, у меня серьезный разговор? Спасибо, Ириша, достаточно зелени. У нас на кафедре расширение штатов, набирается группа языка эсперанто, вы понимаете, как это важно для науки, искусства и как это перспективно. Было бы жаль, если б нахлынули ловкие дельцы от науки, сняли бы сливки, а потом приходят «пахари», вы понимаете этот термин, он нов, вам должен понравиться, это о том, кто пашет, а не заботится о выгоде.
— Но мы же латынь упоминали, разве не хватает?
— Она трудна для всех, оставим ее для рецептов и для разговоров о смерти больного при больном.
— Скажите-ка, скажите, проверьте на доценте вашу теорию о вреде лечения, — подзадорила Любовь Борисовна.
— Сами потом перескажете, — сказал я невежливо, а сам думал, что нехорошо повторять при том, кто уже слышал.
— Ну-с, — возгласил доцент, — занесем зеленого змия в Красную книгу. — Тогда еще только-только начали говорить о Красной книге природы, и остряки упражнялись.
За столом наступило время примиряющих анекдотов. Мои, казарменные, скрашивающие солдатское житье, не годились, доцент и тут первенствовал.
Про эсперанто с доцентом мы ни до чего не договорились. Мы бы и договорились, я даже был готов на последнем курсе взять эсперанто темой диплома, затем реферата для аспирантуры, раз уж Ирине так хотелось ученого мужа, но, уже чуть ли не давая обещание, я попросил доцента сказать что-либо на эсперанто. Он с огромной готовностью, торжествуя, вызвался прочесть стихотворение «Белеет парус одинокий». И прочел. Но это было до того чудовищно, неживо, куце, знакомые слова стали уродами, ударяясь друг о друга горбами корней, что мне сказать было совершенно нечего, кроме того, что я подумаю.