— Да! Но кадры решают все.
— И вскоре мы ежедневно будем говорить хоть три минуты правды, хоть три минуты, пусть потом убьют! — Мы любили раннего Евтушенко.
— Да! И под нашими грубыми одеждами могут быть горячие сердца!
— Да! И вообще мы устали греться у чужого огня, хочется чего-нибудь такого.
— А трешница, что трешница, возьмите ее. И адреса не надо! О, как, оказывается, легко оскорбить недоверием! А во Вьетнаме и Конго нас ждут, и уж вот там-то не будет такого недоверия!
Дело кончилось тем, что они стали смеяться, назвались Ритой и Наташей, взяли обратно трешницу, дали рубль, но с нашим непременным условием, что мы его отдадим в воскресенье на том же месте во столько-то.
Потом они говорили, что не верили, что мы придем, а мы не верили, что они придут. Но хотелось, чтоб пришли. В автобусе, на свету, мы их разглядели — красивые. В воскресенье мы купили цветов, новенький рубль положили в конверт с картинкой, завязали ленточкой с бантиком и пошли на свидание.
Оно состоялось.
Нас привели в домик на северной окраине Москвы у окружной дороги, где жила Наташа, которая без косы. Посидели, пили чай, слушали Майю Кристалинскую, а из мужчин Эдуарда Хиля. Даже потанцевали, но чинно. Принесенное нами шампанское было выпито за знакомство, за будущую, тоже воскресную встречу.
Неделя прошла в фантазиях. Мы пока не делили, кто за кем будет ухаживать, хотя оба думали о высокой Рите, о ее роскошной косе.
На новую встречу мы явились во всеоружии. Опять цветы, опять шампанское, конфеты, торт, все в увеличенных масштабах. Мечты о том, чтобы приодеться, вытеснились более заманчивыми мечтами. А потом, разве за одежду любят? Это даже еще ценней, когда любят человека, а не оболочку.
Мы разгрузились, стали раздеваться, но мне Наташа сказала:
— Шапку не снимай, иди в сарайку дрова рубить.
А Рита закричала:
— Витечка, иди банки открывать!
Так что мы уже были распределены. Пытаясь понять, чем же я хуже Витьки, я пошел рубить дрова. Рубил их и старался найти в Наташе доблести помимо золотистой косы. «Она хозяйственная», — думал я.
Витька прибежал за дровами вприпрыжку, похвалил мое усердие.
— Конечно, как тут Рите устоять, — сказал я, — у тебя нос больше моего, прямо гоголевский. И чего это девчонки большеносых любят?
— Да где тебе, дровосеку, чего понять, — отвечал Витька. — Ты давай, негр, работай, солнце еще высоко. — И опять вприпрыжку, теряя поленья, умчался.
Я и работал, да так разошелся, что остался в одной рубахе, без шапки, тем более и работа была на редкость родная. Не нами выведена мудрость, что работа лечит. Я и вылечился от Риты. Мне, как говорится, было и так хорошо, когда разогрелся.
И вдруг услышал истошный женский крик. Выскочил, как был, из сарайки, увидел группу парней и услышал другой крик:
— Серега, он с топором, беги!
С крыльца кинулся молодой мужчина с окровавленной рукой. Я в дом. Дверь террасы открылась, Витька впустил меня и за мной захлопнул. Оказывается, пришел муж Риты и его компания. Оказывается, Рита была замужем. Кто знал, что внешность Витьки для нее выше условностей брака. Рита успела увидеть мужа, закричала, Витька выскочил на террасу, а муж уже открывал дверь. Витька так рванул дверь, что ободрал ему кожу на руке. А тут и я с топором.
Мы оказались в осаде.
— Ритка, выйди, — кричал муж, прибавляя слова похлеще арго, жаргонов, эвфемизмов, такие, которые по лексике и семантике были зело экспрессивны.
— Не выйду, — отвечала Рита.
— Чего делать? — спрашивал Витька.
— Ты меня любишь? — ответно спрашивала Рита.
— Ты мне нравишься, — совершенно честно отвечал Витька.
— Наташ, тебя не тронут, иди за милицией, — распорядилась Рита и закричала: — Уходи, не выйду!
— Подожгу! — орал муж. Для экономии места остальные его слова можно не приводить.
— Не надо милиции, — сказал Витька, — сами поговорим.
Он распахнул дверь террасы и вышел на крыльцо. Я с топором стоял сзади как резерв главного командования.
— Эй, ты!
— Эй зовут лошадей, да и то не всех, — справедливо ответили нам.
— Выходцы из села, — сказал я, — пословицы знают.
— Ритка, не выйдешь — домой не приходи! — орал муж. — Ишь . . .!
— Витя, — приказала Рита, — крикни, что Маргарита вообще не придет.
— Подойди, — громко сказал Витька, так как понятно стало, что орать на таком расстоянии можно потише.
— Пошел ты, откуда родился!
— Извини, что руку оцарапал.
— Это-то? Ну, это-то . . .!
— Не выражайся!