Иногда пили чай и разговаривали обо всем, но ни Колька, ни Митя не упоминали о Наташе.
Сегодня Колька уже побывал на Спенчинской, но Митю не застал. Хозяин сказал, что Митя ушел, наверно, в книжный магазин Балыбердина. Значит, он должен возвращаться по Московской.
Давно уже Колька не видел Наташу. И отношения у него с ней были странные. Встречи сдержанные, непродолжительные, обидные для Кольки.
Она часто проводила время в окружении вертлявых молодых модников. Однажды, сжимая в карманах кулаки, Колька поплелся следом за ее шумной компанией. Он видел, как Наташа смеялась, отвечая на шутки, как ей нравилось, что она одна здесь и что за ней так ухаживают, как ей было приятно сознавать свою силу.
Прошел он два квартала, а потом остервенился на себя и, снедаемый тоской, отстал.
По мостовой, цокая копытами, медленно выплясывал, изогнув шею, красивый жеребец в яблоках, а в легкой пролетке сидел Игорь Кошменский со своим дядей-горбуном, крупным вятским бакалейщиком.
Игорь, сильно натягивая вожжи, заставлял жеребца пританцевывать почти на месте, картинно изгибая шею, а сам, приподняв левую бровь, посматривал на гуляющих и, узнав знакомых, ухитрялся с ними раскланиваться.
Но вот он передал вожжи дяде, соскочил с пролетки и, улыбаясь, подошел к кому-то в толпе. Колька шел, уступая дорогу встречным, думал о своем, и ему совершенно безразличен был Кошменский, и его дядя-горбун, и красавец-рысак. Случайно попались ему на глаза, как вот эта вывеска, как фонарь над кондитерской, — промелькнули и следов не оставили.
Но тут толстые господа, плотно стоявшие на тротуаре, раздвинулись, и Колька увидел, как Игорь подсаживал в пролетку Наташу и разбирал вожжи. Его дядя, сладенько улыбаясь, что-то говорил Наташе и все кивал большой головой. Рысак вскинул голову и полетел, выбивая искры из мостовой.
Колька не помнит, долго ли он простоял у афишной тумбы, с яростью перечитывая афишу о спектаклях с участием знаменитого артиста императорских театров Мамонта Дальского. Потом, злясь на себя, медленно дошел до угла и опять увидел Наташу с Игорем. А дядя Игоря вновь садился в пролетку.
Наташа счастливо улыбалась. Игорь придерживал ее за локоть.
Недоброе чувство к Наташе, обида за себя, за Митю, толкнули Кольку вперед. Он смело подошел к ним и молча остановился перед Наташей. Игорь презрительно взглянул на него.
— А-а… Коля? — сказала Наташа. — Добрый вечер. Знакомьтесь, Кошменский.
— Мы знакомы! — сцепив зубы, грубо сказал Колька и вдруг, покраснев, стараясь скрыть свою грубость, заторопился: — Вы не встречали, Наташа, Митю Дудникова?
Наташа удивленно взглянула на Ганцырева:
— Постойте, Коля, разве вы с ним знакомы?
— Как же, конечно. Друзья мы.
Игорь стоял с Наташей, вежливо склонив голову.
— Друзья? Вы друзья с этим «беднягой Д»?
После этих слов Колька вспыхнул:
— Представьте, дружу! Этот самый «Д» — хороший товарищ.
— Простите, Ганцырев, — сдержанно и холодно прервал Игорь: — Минутку… Мы с Наташей только начали разговор, как вы подошли… Извините… Да и вообще я заметил, что Наташе не очень интересен ваш разговор о каком-то «господине Д»…
— Так вам не интересен Митя Дудников? — Кольку взорвало высокомерие Кошменского и особенно иронический тон Наташи: — А жаль! Среди вашей свиты поклонников Митя, пожалуй, был единственным, настоящим… рыцарем чести… что ли. И вы такого… Митя-то стихи писал о вас, Наташечка!
Колька круто повернулся, быстро-быстро пошел вниз по улице, и кулаки у него сжимались, и было стыдно за свою грубость, и сердце жгло ненавистью, как только он вспоминал Кошменского.
Калимахин свистит
Скоро любимый Колькин весенний праздник — свистунья. За день до открытия ярмарки-свистуньи Колька написал Наташе письмо, длинное, с упреками и извинениями за грубость. Второе на двух страничках. Потом опять длинное, но без упреков. И, наконец, вот это четвертое — короткое, из нескольких строк:
«Наташа! Завтра свистунья! Катя и все мы будем там. Если завтра в четыре часа я увижу Вас на игрушечной ярмарке, я подарю Вам глиняную дудочку или озорную свистушку с вертящимся колесиком.