Вскоре в жизни Колькиных друзей произошло событие: Федос и еще семь гимназистов сдали досрочно экзамены. Среди них был и Кошменский. Гимназическое начальство решило вручить аттестаты в торжественной обстановке. В воскресенье к двенадцати часам дня учителя в полном составе, выпускники со своими родителями собрались в зале директорской квартиры. На торжестве присутствовал представитель от губернатора — щеголеватый чиновник. Ребята, подстриженные, затянутые в темно-синие форменные мундиры с серебряным галуном на воротниках, стояли кучкой в коридоре.
Перед столиком в переднем углу зажгли лампаду. Законоучитель, облачившийся в серебряную ризу, кивнул дьякону. Сивобородый, с бельмом на глазу, дьякон поднял над головой парчевый, похожий на свивальник, орарь и воззвал осипшим басом:
— Благослови, влады-ы-ко!..
Присутствующие, вытянув лица, закрестились: губернаторский чиновник — небрежно, директор коснулся пухлой рукой в манжете своего белоснежного пластрона. Ребята, стоящие впереди родителей, замахались, закланялись — пытаясь выйти из состояния непривычного оцепенения. Игорь Кошменский, иронически изломав бровь, взмахнул рукой несколько раз, словно счищая пылинки с мундира.
После процедуры окропления водицей и целования медного креста директор обратился к выпускникам с напутственным словом:
— Дорогие воспитанники! Ваше искреннее желание, подсказанное вам собственным сердцем, исполнилось. Вы, благодаря бескорыстной помощи уважаемых господ учителей, досрочно, при высоких баллах, окончили курс среднего учебного заведения. Аттестаты об окончании вами классической гимназии открывают вам, как ключи, двери военных училищ, куда вы стремитесь. Через год ваши плечи украсят офицерские погоны. Вы станете полноправными членами офицерского корпуса нашей доблестной армии, защитниками нашего монарха, нашей православной веры, нашего отечества. Ни на минуту не забывайте о благородстве и воинской чести русского офицера. Вспомните образцы любимых героев «Войны и мира». А теперь, молодые люди, позвольте мне от имени присутствующих здесь уважаемых господ педагогов и от себя поздравить вас с окончанием гимназии, пожелать успеха на новом поприще, пожелать счастья в личной жизни. Позвольте гордиться вами, господа будущие офицеры!
Удод подал директору аттестаты и открыл ларец с иконками.
— Деревяшки-то эти на что нам? — шепнул Федос соседу, но его кто-то ткнул сзади: шшш!
Называя фамилию, имя и отчество ученика, директор вручал каждому красивые листы с гербом и печатью, крохотную иконку с изображением Георгия Победоносца и прижимался к щеке воспитанника пышными усами.
Выпускаемые кивком благодарили директора и учителей и, сконфуженные церемонией, спешили ретироваться в коридор.
— Ха, устроили нам представление, — сказал Федос, выйдя на улицу. — Прощай, гимназия!
Через неделю, отрезав от гимназических шинелей серебряные пуговицы, семеро уезжали в Москву. Игорь Кошменский укатил в Москву тотчас после вручения аттестата.
Федос уговорил Кольку, Аркашу и девушек не провожать его на вокзал.
— Поймите, каким бы деревянным ни был, все равно тяжело расставаться с друзьями, с хорошими товарищами. Одинокому уехать легче. Я и мачехе запретил тащиться на вокзал. Не могу видеть слез и заупокойных лиц. Да и не на тот свет я уезжаю.
После пререканий с Федосом согласились.
Убежденный, что никого из друзей на вокзале нет, Федос до самой последней минуты был спокоен. Но когда трижды ударили в колокол и в шум толпы на перроне врезалась трель кондукторского свистка, Федос бросился в тамбур, приник к окну. Он искал среди провожающих знакомое лицо, теперь уже твердо зная, что ищет напрасно. «Хотя бы мачеха с батистовым платочком у глаз мелькнула в толпе!» Как не хватало ему сейчас дружеского взгляда, только взгляда, доброго, ласкового. И вдруг в толпе он увидел гладко выбритое лицо и усы Щепина, а рядом с ним Вечку. Щепин махал ему рукой, а Вечка, вытянув шею, кричал:
— Помни Луковицкую команду! Не забывай друзей!
Появление в последний момент на перроне Вечки и Щепина было для него как дружеская рука, как живой голос юности и родной земли. Но поезд уже вырывался из лабиринта вагонов и платформ, лица Вечки и Щепина расплылись, и только колючий ветер бил в лицо.
Распахнулись белые просторы с черным рубчиком леса на горизонте. По проселку, вероятно, к своему дому трусила смешная лошаденка.