А Соколов только вздохнул глубоко, расправил плечи со словами:
— Ну, спасибо, товарищи! Спасибо вам! — всем пожал руку. Потом улыбнулся, по-домашнему заметил: — А все-таки немножко вятские события отстают… Чуть-чуть, может быть, на недельку… Да, товарищи, поспешите в конец коридора. Там в пятнадцатой камере ночью кого-то избивали. Крики были слышны, а теперь молчит.
Из шестой вышел невысокий, кудрявый человек, — Цейтлин — как узнал вскоре Колька, — каждого обнял, с каждым расцеловался, а надзирателю сказал:
— Разве я был не прав, Иван Автономович? Надо было послушать меня и бежать с тонущего корабля. Большевики — они всегда пророки! Так-то, Иван Автономович.
Колька торопил надзирателя к пятнадцатой камере. Тот пытался сунуть ключи Аркаше:
— Вы уже сами, господа-товарищи… Сами. У меня сердце вот… что-то…
Колька снова прикрикнул на него и толкнул в спину.
Не успели приоткрыть дверь, как из камеры вырвался в коридор большой, широкоплечий, весь заросший буйным рыжим волосом, залитый кровью мужчина без рубахи. Светлые глаза его горели бешенством.
— А-а, гады! Убивать меня ночью приходили, сволочи, попки, гадючий род! — оскалив желтые зубы в пламени кудрявой бороды, кричал он и, увидев убегающего надзирателя, в два прыжка догнал, схватил как ребенка одной рукой за плечо, оторвал от пола: — Ты, гнида, топтался на мне?! Сапогами меня в морду? Думал, что я подох?
Сначала испуганные, не ожидавшие, что так примет освобожденный своих избавителей, ребята отпрянули к стене. И вдруг в этом яростном, пламенеющем рыжим волосом и струйками красной крови полуголом человеке Колька узнал Игната.
— Игнат? Черт рыжий? Да мы же освобождать тебя пришли!
Игнат повернулся, все еще держа на уровне груди надзирателя, узнал, отшвырнул его и бросился к Кольке:
— Колька! Черный! — обнял парня, поцеловал. — Ну, музыка пошла по земле! Запылало! Со всех концов занялось! А меня тут в могилу загоняли!
— Давай, Игнат, забирай вещички и — ко мне.
— А я безо всего. Как был зимогор, так и остался.
Вечером Игнат лежал на печи и, свесив кудлатую голову, рассказывал о себе Тихону Меркурьевичу, пугал Марину Сергеевну невозможными оборотами грубой речи и злым рычанием.
Служил он в артиллерии. Георгия получил, потом ранило, а после лазарета определили в помощники ремонтера — лошадей закупали для армии. А ремонтер этот, по званию штабс-капитан, жулик был первой статьи. Игната он одного, бывало, посылал табуны закупать и деньги давал, потом только заставлял в бумаге расписываться. А Игнат расписываться умеет, по печатанному, если крупно, прочитает, а писанину разобрать не может. Недостача крупная у ремонтера обнаружилась, а расписки-то все Игнатовы. Вот и закатали Игната в тюрьму. А там побег, а потом под чужим именем по тюрьмам пошел.
Закончил Игнат рассказ о своих злоключениях такими словами:
— А-а! Заполыхало все жизненное строение. Так, хорошо! Пускай горит, а мы будем огоньку подбрасывать! Гори веселей! Может после большого пожара хорошее что вырастет. Правдивое устройство человечества. А хуже не будет! Нет, уж хуже того и быть не может! Гори ярче!.. Веселая музыка!
Ночной разговор
Это было время митинговых вспышек, захлебывающихся от избытка чувств речей. Одни ораторы говорили о необходимости дальнейшей борьбы трудового народа с буржуазией за диктатуру рабочего класса, за немедленное окончание войны и мир между народами. Другие осиплыми от надсады голосами, перебивая первых, кричали о новой свободной России, об осуществлении высоких идеалов и чаяний народных.
Колька редко бывал дома. Случалось так, что Щепин и другие большевики, особенно часто Соколов, обращались к нему, когда нужно было созвать митинг в цехе завода или фабрики. И Колька умел быстро всюду находить друзей-приятелей, и стоило перемолвиться с ними несколькими словами, как сложное, казалось бы, дело шло легко. Незаменим он был в разговорах с администрацией заводов и мастерских, когда те, ссылаясь на срочный заказ, который контролирует сам военный комиссар и за невыполнение которого в срок можно, как за саботаж, угодить под трибунал, — категорически отказывались разрешить на заводе митинг. Они запирали ворота и выставляли свою охрану.
Колька поступал просто: он либо попадал на завод через знакомый с детства лаз или еще проще, подпрыгнув, переносил свое сильное, гибкое тело через забор. Находил одного знакомого, другого, третьего, и, глядишь, через полчаса сколачивалась вокруг него дружина из крепких парней. Они шли снимать охрану у ворот. Подмигнув ребятам, он, уверенный, что произойдет все именно так, как задумано, отправлялся в контору разговаривать с администрацией.