Матрикатов перед глазами промельтешило уже штук сорок. Каждый последующий псевдо-Степка качеством хуже предыдущего. И разрушается быстрее. Я, дубль первый, самым устойчивым оказался.
Потом на берегу матрицируется бандюга Кабысдош, который подходит ко мне и садится рядом.
- Во попали, а? – говорю. – Элли и Тотошка в Волшебной стране…
Шутка Кабысдошу не ахти. Опустив голову, он медленно бредет к воде, на ходу оплывая и растекаясь антрацитовой каплей.
Я холодею, подумав о нестабильности собственного существования. Но судьба Кабысдоша, похоже, мне не грозит. Прародительское протовещество во мне реально трансформировалось в человеческие ткани и органы. Благодаря силе разума, наверное, которой Кабысдошке все-таки не хватает.
Попробовал организм силою мысли изменить, поднял пальцы к лицу, представляя, будто и не пальцы это вовсе, а псевдоподии. Удлинить их попытался. Поначалу на чуть-чуть получилось. Потом ни в какую. Ущипнуть себя, естественно, тоже не преминул – и взвыл от отнюдь не фантомной боли.
Но не только из-за экспериментов и даже не из страха перед Неведомым не уходил я с берега. Интересно было посмотреть, какое еще чудо из озера выползет. Долгонько ничего путного не вылезало. Эх, блин, не заиметь мне в незнакомом мире верного товарища!
Но едва про товарища подумал - на берег сиамский Степка Баркатов вылез! То еще потрясение для моей тонкой душевной организации: где спина, там вторая грудь, а на затылке второе лицо. И я не выдержал: заорал, подскочил поближе и с разбегу по его чудовищной башке - хрясть, материнскую протоплазму на стороны расплескивая.
Больше Степки на берег не лезли. А мне реально заплохело. Хоть и абориген, но Баркатовское сознание во мне моментами от ужаса благим матом вопить начинает. От одиночества, утраты всего: Мышонки, папы с мамой, сестренок. Кабысдошки того же…
Глава 3
Глава 3
Вятский
- Парень, приехали! – сказал кто-то и исчез незамеченным, пока я тупо спросонья таращился потемневшие от пассажирских спин рейки вагонного диванчика.
Вышел на перрон, перешел через мост на городскую сторону и зашагал, привычно срезая, где можно, к школе.
Зонтик разворачивать не стал. Не вчерашний ливень, чай, а обыкновенная осенняя морось, от которой под зонтиком не спрячешься.
Свернув на улицу Жукова, где до школы метров триста, из сомнамбулического состояния я вытряхнулся окончательно – впереди в легком бежевом плащике под нарядным зонтиком шла Ленка Погудина. На мою удачу, в полном одиночестве.
А что если догнать? Поздороваться, зашагать рядом, заговорить о чем-нибудь пустяшном? О погоде, например. Или просто как на духу рассказать, что с первого сентября прошлого года я ни одного дня не прожил, ее имени не вспомнив?
Не стал я Ленку догонять. Шел следом, глаз не отводя от ее стройной фигурки под зонтиком, летящей походки, от ног в коричневых полусапожках, от кокетливо на деревенский манер повязанной на голове косынки.
Косынка настраивала на скромный оптимизм в решении важного для меня вопроса: интересно, а какая бы из Ленки получилась фермерша?
Мечтать – оно, конечно, не вредно, только вот… Три года назад подружился я с одной городской. Она в Мышонку на лето к родственникам приезжала. Ничего из себя, интересная. Познакомились. На рыбалку я ее сводил, – и ведь классно порыбачили: лещей с ладошку величиной наловили десятка три, щуку двухкилограммовую вытащили, язей четыре штуки да мелочи без счета, которую сразу обратно в Чепцу отпустили. Потом сходили в Семушинский клуб на дискотеку. А на другой день после дискотеки встречаться со мной она не захотела. Узнала у семушинских, что ее за глаза Хрюшей называют. Мол, если я Степашка, то любая, кто со мною рядом, - Хрюша. Такое вот «Спокойной ночи, малыши».
А в начале нынешнего лета еще история была, о которой вспоминать не хочу. Может, как-нибудь в другой раз.
Вот и школа. Ленка поднялась по ступенькам крылечка, в дверь вошла, я – через пять секунд следом. А она в тамбуре между наружной и внутренней дверями стоит, улыбается:
- Здравствуй, Степан! - рассмеялась, рукой волосы мои мокрые взъерошила и убежала.
Хорошо, первым уроком у нас самостоятельная по геометрии. Полчаса машинально схемы в тетрадку перерисовывал, иногда так забываясь, что ручка в воздухе зависала. Дело в том, что когда я вспоминал несостоявшуюся свою городскую подругу, в голове прокрутилась странная картинка. Будто бы Лена обязательно в школьном тамбуре между дверями остановится и, когда я войду, скажет: «Здравствуй, Степан!» - рассмеется, волосы мне взъерошит и убежит, не оглядываясь. Все точь-в-точь. И главное, не могу объяснить почему, но уверен: это как-то связано с приключившимся (или приглючившимся?) вчера на Аннушкином ручье.