Обзор, как если бы я, размером с чаинку, сидел на дне узбекской пиалы. Вернее, не на самом дне, а рядом. На берегу круглого озера диаметром примерно в полкилометра. На пляжном песочке, похожем на дорогущий коричневый сахар, который однажды в семушинский магазин привозили. Если набрать песочка в ладошку и рассмотреть песчинки каждую по отдельности, увидишь то, чего не может быть: песчинки – одна к одной кубиками, словно их на конвейере штамповали. Пляж идеально круглый, как на шляпе поля вокруг тульи. И прочее в пейзаже по принципу стрелковой мишени устроено – круг в круге. За пляжем на подъеме – дремучая растительность, уходящая вверх к линии горизонта и отгороженная чем-то вроде паутины или натянутых рыбацких сетей белого цвета. Далеко, но если приглядеться, там и не деревья вовсе – скорее гигантские грибы-поганки. Между скалами и горами на горизонте еще две горы, похожие на коровьи рога – один поближе, матово-черного цвета, второй чуть наискосок и дальше, цвета прошлогодних пчелиных сот. Рога опять же симметричные – кончики один против другого и на минимальном расстоянии. Коровьи ассоциации: вымя, рога – тоже неспроста: похоже, кто-то над моим селянским происхождением прикалывается. В наутре чувство, будто мне здесь вместо настоящей природы мультик показывают!
Джунгли, понятное дело, непроходимые, горы непролазные. Лишь в одном месте через скалы по направлению к озеру будто огроменной дубиной вдарили и брешь пробили в виде осыпавшегося глетчера. Возможно, дубина сия гипотетическая и в джунглях хорошую вмятину сделала, но отсюда не разобрать.
На том берегу озера, как раз напротив глетчера, то ли город, то ли куча складских пакгаузов - цилиндры и параллелепипеды, без окон и дверей и на попа поставленные. Стопудово инопланетянских рук дело. Наверняка ждут, не дождутся меня в тех пакгаузах алиены, кислотой потеющие, у которых из пасти еще одна морда с зубами вместо языка выстреливает, или жукоглазые предаторы. Но фиг им. Я теперь сам кого хочешь съем. Даже потных и кислотных.
Небо здесь плоское. Вернее, не плоское, а вроде крышки от супницы. В смысле, все обозреваемое пространство находится под колпаком чего-то сверхпрочного и прозрачного. И на колпаке по центру равное диаметру озера блестящее пятно, из которого иногда в озеро под прямым углом бьет столбом пульсирующий свет.
Насчет живности… Над развалинами какие-то точки стаями носятся. По песочку ползают коричневые коврики с рваными краями. Опять-таки непонятно: фауна они, наподобие гигантских инфузорий-туфелек, или флора – то есть мох какой-нибудь. Как и синеватые с прозеленью «лопухи» с ладонь величиной, которые десятками коврики сопровождают.
Зато в озере, как картошек в супе, немеряно антрацитового цвета медуз весом от полуцентнера до тонны. Так и кишат, а мне не страшно и не противно. Сижу себе, ножки свесив, и умиляюсь. Родственники, как никак.
Степка Баркатов с ума бы сошел от такого сюрреализма. Но я не Степка. Вернее, Степка, да не совсем. Федот, да не тот. Степка плюс. В смысле, нечто большее, чем Баркатов, Стапан Александрович.
Матрикат. Метаморф.
Данной местности разумный абориген.
Вышесказанное звучит цитатой из плохого фантастического романа, но за неимением лучшего хоть какое-то объяснение случившемуся. Иначе: – «Здравствуйте! Я к вам в гости и надолго, а зовут меня Шизофрения…»
Интересно, как там настоящий Степан на берегу Аннушкиного ручья в километре от деревни Мышонка (Семушинское сельское поселение, Вахрушинский район, Кировская область, Российская Федерация, планета Земля, Наша Галактика)? Пришел в себя или… Страшно подумать, если «или».
Из озера в ответ на очередной бьющий сверху столб света, по ходу скатываясь из желеобразного медузоподобия в нечто, напоминающее сардельку, выползает антрацитовый слизняк. На берегу слизняк вспучивается и, достигнув приблизительно двухметровой высоты, опадает, слоями стекая вниз и образуя подобие человеческого торса. Далее это нечто превращается в пародию на человеческое тело. На том, что пока еще весьма условно можно обозвать головой, проклевываются испуганные глаза, ну а дальше… Короче, вы поняли: очередной «я», тряхнув ногой, обрывает свою связь с прародительской субстанцией. Один в один с «я»-прототипом, который стоял на корточках перед яйцевидным артефактом на Костенниковской тропе. Потом бац - и очередной Баркатов-матрикат вновь расплывается антрацитовой медузой, торопливо уползающей в озеро.
У меня, который на берегу и ножки свесил, – заметьте! – ни малейшей паники. Сущностью Степана Баркатова понимая, что я не он, а всего лишь дубликат, с интересом осматриваюсь в чужом мире и окончательно убеждаюсь – или примиряюсь? – с тем, что этот мир – мой.