— А как надо? — огорчился мальчик.
— Как?
Она села на стул напротив бубна, жестом предложила ему сесть на соседний стул. Он сел покорно. Некоторое время оба молчали. Девочка показала лицом на книгу на столе и спросила:
— Вы много читаете?
— Я-то?
— Да.
— Нет, — признался Сережа. — Вовсе мало…
— Почему? — удивилась девочка. — Не любите читать?
— Не люблю.
— Навеки не любите? — погрустнела девочка. Сережа ответил:
— Может, и не навеки.
Девочка молчала. Молчание затягивалось и чем дальше, тем больше становилось тягостным.
— У меня есть друг, — заговорил Сережа. — Петр Паратиков. В классе он стоит последним по росту. Он маленький, да удаленький. Он до третьего класса говорил: «Ой, уж читать-то мне как неохота!» Наша учительница Августа Николаевна говорит ему: «Ничего, Паратиков, я тебя приохочу». Сейчас отец и мать Петра за уши от книги не могут оттащить. Ему говорят: «Щи простынут!» Он голосом ревет: «Ой, пусть стынут! Ой, уж читать-то мне больно охота!» Может, и я так буду.
Последнее предложение у него прозвучало обещанием, на что девочка одобрительно закрыла глаза, показывая редкие, но длинные ресницы, и медленно открыла их.
— Вы в каком возрасте научились читать? — спросила она.
Сережа подумал и ответил:
— Толком — в восемь лет.
— Что значит «толком»?
— Чтобы без запинки и всякие слова выговаривать.
— Гм. А я в четыре года научилась читать. Мне было ужасно скучно в первом классе. Учительница посадила меня за отдельную парту и, чтобы я не очень скучала, давала мне книжку…
Косясь на старинную книгу на столе, Сережа спросил:
— С картинками?
Девочка пожала плечами и ответила:
— Какое это имеет значение? Но если это вас о-оочень интересует: без картинок. Я так зачитаюсь, что звонка не слышу! Учительница разрешила мне на уроке вести дневник. Я две тетради исписала.
— Толстых или тонких? — спросил Сережа.
— Тонких, — девочка сморщила носик. — Толстых тетрадей нам тогда еще не давали.
— У нас в конторе вот такая тетрадь лежит!
Мальчик показал толщину колхозной тетради и стал перечислять, что в тетрадь эту записывают: урожай ржи, пшеницы, ячменя и гороха. Девочка попросила:
— Сергей, расскажите что-нибудь интересное.
— Как это? — не понял он.
— Какой-нибудь невероятный случай из вашей жизни.
— Из личной жизни? — уточнил он.
— Ну, конечно, из личной!
Сережа задумался и сообщил потерянно:
— У меня ничего такого и не было…
— Совсем?
— Нет, один случай был! — вспомнил мальчик. — В этом году мне на день рождения в школе подарили глиняную тарелку. На ней нарисован олимпийский мишка. Вот такой у меня случай был…
В это время в комнату вошла мама девочки, видимо, только что с купанья. Подняв полные белые руки, она прибирала мокрые злато-рыжие волосы и смотрела на детей улыбающимися зелеными глазами, а во рту держала приколки. Эти приколки во рту мгновенно напомнили Сереже его маму, потому что она так же прибирала волосы.
Шепелявя из-за приколок во рту, женщина спросила:
— Когда у тебя день рождения, Сережа?
— Когда?..
Он так разволновался, что позабыл, когда. Женщина устраивала приколки в волосах и мягко спрашивала:
— Летом?.. Осенью?.. Зимой?.. Весной?..
— Двадцать первого апреля, — прошептал мальчик.
— Это хорошо, — похвалила женщина. — Ты родился почти в один день с Лениным.
— Конечно.
— А родители тебе что подарили?
— Дак у меня дедушка…
— А папа и мама?
Она смотрела на него с удивлением или любопытством, и мальчик не выдержал ее взгляда. Он опустил голову и повинно признался:
— У меня их со мной нету…
Опасаясь новых расспросов и не зная, как себя вести дальше, Сережа соскользнул со стула и сказал тихонько:
— Я пойду.
На пороге его догнала женщина, присела перед ним, сложив под подбородком ладони свечечкой, и близко заглянула в его очи зелеными глазами, в которых была мольба и готовы были вот-вот появиться слезы, да не появлялись.
— Прости меня! — выдохнула она, и дыхание ее пахло молоком.
Сережа сказал ошеломленно:
— Ой, какая вы переживательная!..
Все засмеялись — женщина, девочка и немного погодя сам Сережа. Он удивлялся про себя:
«Что я такого смешного сказал?»
И продолжал смеяться вместе со всеми.
Вытирая слезы, женщина говорила:
— К добру ли мы смеемся?
— Смеяться, право, не грешно, — напомнила девочка. Но, обращаясь только к Сереже, женщина весело повторила: