Новые день и ночь не принесли облегчения. Все повторилось: шатер, оазис, белый песок и черная злость на утро. Верона винила Шаха, ожидая от него исчерпывающих комментариев и оправданий, но тот только посыпал ведьму завуалированными оскорблениями, отнекивался и в конце концов уходил в свою комнату, избегая общаться и даже смотреть на Верону. Внезапно джинн стал не просто знакомым, а бесконечно раздражающим элементом, отношение к которому не меняло своего отрицательного заряда с течением времени. Возможно, притирка? Слишком много провели вместе? Ведьме было сложно ответить на этот вопрос: никогда и ни с кем в одной квартире она так долго не жила. В безысходности Верона погрязла в книгах и старых записях родни, выискивая лекарство от преследовавшей ее напасти. Делала обереги, писала краской прямо на обоях новые вязи, но со следующей ночью только глубже погрязла в чужой фантазии. Еще Оксана со своими влажными вздохами давила Веронино потаенное чувство.
«Ах, если бы Шах твой на меня посмотрел…» — мурлыкала женщина в телефонную трубку, и Верона сразу спешила закончить разговор и поскорее умыться. Кровь приливала к лицу, и со злости так отчаянно хотелось разорвать тонкую ниточку, протянувшуюся между двумя совершенно разными людьми.
Вечером Верона узнала, что Шах «пойдет развеяться».
— Познакомился с девушкой, — буркнул он, уже стоя в прихожей, одетый и надушенный.
«Славно, катись», — сердито подумала ведьма и пожалела, что не вручила холеному кавалеру в дорогу выбросить мусор, но быстро остыла. Вот теперь-то точно ничего эксцентричного не случится. Верона сможет расслабиться дома одна, зажечь свечи, пообщаться со своими любимцами, посмотреть кино. Отдохнуть. Не чувствовать назойливой щекотки под кожей от очередного смешливого черного взгляда. Забыть про джинна хоть на время, отдавшись приятным девичьим слабостям. И даже спокойно уснуть, не закрывая на щеколду чертову дверь.
Улеглась Верона позже обычного. После проведенного наедине с собой вечера она чувствовала приятную усталость, лишь немного подтачиваемую тревогой: около часа ночи Шахрур прислал еще одно сообщение на грани издевки.
«У меня все шикарно, — смеялись буквы и смайлик с жестом „ОК”. — Возможно, завтра домой не вернусь. Не скучаю».
Верона не знала, опечатался ли джинн в последнем слове, но в чат Шаху полетели три страшные рожи черта с исчерпывающим ответом: «Смотри не проснись без макияжа, испугаешь». Правда, еще одного часа сна Шахрур ведьму все равно лишил. Она, смотря в потолок, перебирала в голове, с кем бы тоже могла пойти прогуляться, кроме Оксаны. У двухсотлетнего джинна получилось, а у нее нет? Несправедливо!
Сон забрал Верону в свои объятия неожиданно, на грустной полумысли об одиночестве. Она погрузилась в привычную мутную темноту, перемежающуюся образами прошедших дней. Только спокойствие — и больше никаких интимных наваждений… Это было последним, чему ведьма успела порадоваться сквозь сон, — а после немая тьма захватила ее.
Утро началось со звука поворачивающегося во входной двери ключа. Даже для Вероны было слишком рано, чтобы вставать, а потому, поморщившись, она лишь глубже зарылась в одеяло. Шахрур привычно скрипел половицами в коридоре, волнуя домового и оживившихся грызунов. Но уснуть крепко Верона так и не смогла — она точно почувствовала, что больше не одна в комнате. Джинн уже был тут как тут: зашуршал по ковру и остановился возле постели.
— Верона… Ты на моем диване спала?
Ведьма подорвалась. Бездумно ощупывая пространство вокруг себя, она действительно обнаружила чужие подушку, покрывало, запах. Казалось, запахи кожи и одеколона Шаха пропитали все: и ворох постельного белья, и ведьмину сорочку, и волосы.
— Я… — Верона сонно заморгала и совершенно внезапно для себя выдала один из самых глубоких душевных камней: — Я боюсь спать одна.
Шахрур взглянул на ведьму удивленно и смущенно. Однако он не смеялся, не осуждал; присел на диван рядом и, утешая, взял ладонь Вероны в руки.
— Но ты ведь все время одна? И спишь?
— Сложно назвать сном забытье смертельно уставшего человека. — Верона улыбнулась, втянув носом воздух. От джинна пахло им самим. Не слышалось среди перечно-древесного аромата ноток женских духов. Ведьма поймала себя на неясном торжестве, а от того засуетилась, забеспокоилась: — Я думала, ты не придешь. Извини. Я поменяю постель…
— Не стоит. Это ведь твой дом, а постель свежая. Да и… — джинн замешкался, а после все же обронил смешок: — Возможно, это единственный раз, когда строптивая ведьма была в моей постели. Проведу с этой мыслью пару ночей.
— Греховный.
Шах нервно сглотнул — это Верона видела точно. Снова черный взгляд глаза в глаза будто стремился проникнуть в глубины разума, узнать потаенные мысли, — но ведьма не слышала ни опасности, ни давления. Шахрур был спокоен, и только неясное скованное ожидание читалось в том, как он подушечками пальцев гладил Веронины ладони. Рядом с джинном становилось жарко. Верона несмело шевельнулась, тщетно попытавшись разбить странное тягучее взаимодействие.
— Не хочешь меня отпустить? — улыбнулась ведьма, взглядом указывая на свои руки. Она не сразу посмотрела в глаза джинна снова. Внутри поселился отвратительно честный страх увидеть, что он готов отстраниться. Готов лишить ведьму столь редкого в ее жизни тепла.
И горячая ладонь замерла, но не отнялась, а, казалось, лишь крепче обхватила запястья.
— Хочешь уйти? — Шах дернул головой то ли в отрицании, то ли в непонимании.
— Нет, — Верона улыбнулась. — Я хочу погреться. Я замерзла.
Ведьма отняла руки только затем, чтобы забраться к Шаху на колени. Совсем как в детстве: вьющиеся волосы, после сна оформившиеся в крупные кудри, лезут в глаза, цепляются за чужую одежду; сорочка забилась между бедер, очертив почти созревшую красоту; лицом хочется уткнуться в сильное плечо, врасти, позабыв все свои маленькие тревоги. Ведьма прижалась. По телу расплывалось до того приятное тепло, что впору было закрыть глаза и утонуть в, возможно, иллюзорном ощущении безопасности.
— Обними меня.
Замешкавшись на секунду, джинн устроил руки на талии Вероны. Поначалу в прикосновениях угадывался страх — наверное, показаться слишком вульгарным, слишком далеко зайти, — но с каждой секундой они наполнялись свободой. И вот уже ведьма чувствовала одну ладонь у себя на пояснице, вторую — под лопатками. Шахрур откинулся назад, на спинку дивана, — а Верона потянулась следом, буквально улегшись на его живот.
— Вот так будет лучше. Тебе — тепло, мне — удобно, красиво и приятно пахнет. Стоило ради этого прийти домой раньше, а, хозяйка?..
— Не знаю. Зачем ты пришел домой раньше? — Верона прижалась теснее, согреваясь в чужом тепле.
— Потому что… Здесь хорошо. А еще потому что не могу перестать о тебе думать. Особенно после тех снов. Когда я сказал, что не стал бы играть с тобой в «такие» игры, я имел в виду лишь магию, — и то, что ты слишком мудреная и разгадала бы в этом угрозу. Но я был зол, выразился двусмысленно и, кажется, обидел тебя… Я ведь пытался показывать, что ты нравишься мне, Верона. И если говорить всю правду, то сейчас мне уже не по себе от того, насколько. Может, потому что в этом наша природа? Ведь я не человек. И ты — обладаешь энергией и силой духа, редкими для простой смертной. А потом мы связаны договором… Это тоже много значит. Я всегда слышу эхо желаний в тех, кому служу…
Джинн немного повернул голову, зависнув над Вероной. Он поймал закрывший лицо ведьмы локон и бережно заправил за ухо. Медленно разбивалось о щеку и губы дыхание Шаха, рождая под тонкой кожей дразнящую щекотку; тем же чувством во всем теле откликались движения кружащих по спине пальцев. Ведьма закрыла глаза, принимая полузабытую ласку и окунаясь все глубже в неясную готовность к любому исходу их встречи. Впервые не хотелось думать о чем-то, кроме своих желаний и удовольствия. Несколько томных, вязких секунд — и скулу Вероны уколола щетина, оттеняя ласку поцелуя. Ведьма вздохнула и отстранилась, но Шахрур немедля отдал новые прикосновения губ плечу и бережно обнятой пальцами ладони, запястью. Пламя под кожей беспорядочно вспыхивало всюду, куда он пытался дотянуться, но ведьма то и дело увиливала, словно кошка, не позволяющая себя гладить без спроса.