Верона усмехнулась, обратила еще один взгляд на девушку, а после — на Шаха. Тонкий ум философа соседствовал с горячим духом. И впору было восхититься, но игра придала ведьме особенные настроения.
— А знаешь, что я чувствую? Угадаешь?
— Чувствуешь? Стыд, потому что постоянно начинаешь искать взгляды окружающих, когда я наклоняюсь к тебе слишком близко, — снисходительно вздохнул джинн. — Страх, потому что все еще не веришь мне до конца и не можешь смириться с моими внезапными выходками. Вдруг я тебя увезу прямо к каким-нибудь своим дружкам? Ну и, наконец, любопытство. Не могу тебя за него винить — я сам рассчитывал побольше узнать о тебе в этот вечер, не боясь, что ты просто уйдешь в ванную или свою комнату, потому что пора готовиться к новому дню или что там у тебя… Ну что, провидец? — он развел руками — и едва не задавил стоявшего позади работягу, покачнувшись из-за резкого тормоза.
Верона скривила губы и опустила взгляд вниз, чтобы одернуть шелковую юбку и поразмыслить над предложением. В чем-то он оказался прав: стыдно было с непривычки. Интересно — от жажды нового взаимодействия. Но главного Шахрур не разгадал.
— Ну, провидец на три с плюсом, — открыто улыбнулась джинну Верона. Тот рассмеялся.
— Потому что угадал три с плюсом чувства? Ты слишком загадочная, Верона, — или я слишком хорошо знаю тебя только с этих сторон. Может, откроешь мне тогда свой секрет?
— Нет, потому что не понял, что очень ревниво наблюдать, как ты ощупываешь другую девушку. Пусть даже мыслью. Пусть даже невинной. Наверное, это самое острое, что жжет меня сейчас.
Шахрур было ухмыльнулся, но кривая улыбка тут же сползла с его лица. Он смешался, не выдержав прямого взгляда Вероны, а темные глаза на миг помутнели. Тяжелого шумного вздоха и мгновения сложного напряжения в теле джинну хватило, чтобы перебороть какое-то наваждение.
— Ладно, — мягко признал он свое поражение, — тогда на девушек больше не смотрим…
Следующие несколько минут поездки Шахрур старательно делал вид, словно ничего странного в таком откровении для него не было — словно вообще ничего не было. Они с Вероной успели немного поспорить насчет сурового чопорного старика поодаль, молодого мужчины, который всю дорогу отчаянно теребил крестик на шее, и полупьяного парня с гитарой. Мысли лениво клубились в душном сухом воздухе, как дым из выхлопной трубы и изморось снаружи над дорогой. Только там было холодно, свежо. А ведьму укачивало от тепла и сильного сладко-перечного запаха, которым дышало тело джинна. Когда он замолкал, Верона ощущала: тяжело давило на грудь его голодное, мучительное ожидание, почти хорошо спрятанное за беззаботным кокетством и прозрачной стеной неприкосновенного пространства, выторгованного и тщательно хранимого вопреки давке. Но черный взгляд сегодня не мог врать: он жадно и настойчиво впивался в лоб, глаза ведьмы, и еще в губы, когда та заговаривала.
Остановка. Парк. Дорожки освещали фонари и видно было каждую мелочь, словно днем. Прохладный ветерок заправлял волосы Вероны за плечи, глаза разбегались от мерцающих миллионом огней ларьков. Главная улочка парка не была безлюдна. Напротив, среди дорожек и киосков сновали прохожие, покупали еду, напитки, катались на местных аттракционах, ели в кафе. Ведьме вскружило голову, как в детстве, и вот уже она тащила Шахрура за собой, а сама — неслась за любопытством. Пришлось сцепить руки, переплести пальцы, чтобы не потеряться.
— О! Я сейчас угощу тебя своей любимой сладостью! — вдруг вскрикнула Верона и исчезла в одной из очередей. Вернулась к джинну, только когда в ее руках очутились два огромных розовых облака на картонной палочке.
— Сладкая вата, — представила Верона джинну угощение. — Отвратительно неполезно, но невероятно вкусно. Держи.
Ведьма сунула лакомство Шахруру в руки и показала, как его есть на собственном примере: оторванный кусочек от невесомого тела ваты быстро отправился в рот, пока не растаял на пальцах. Джинн повторил, но слишком длинный кусок, затрепетав на ветру, одним своим концом налип на густую щетину около рта, получив в ответ тихое и наверняка неприличное ругательство на арабском. Верона захохотала и помогла справиться со строптивым угощением.
— Странно… На вкус как рахат, или даже как татарский талкыш калеве — только без муки, — джинн медленно облизал губы, смакуя. — А на деле — будто слизал воздух. Чего вы только не придумаете… И это твоя любимая сладость? Даже не подумал бы, что это в твоем характере.
— Почему? — сощурилась ведьма. — На самом деле это просто сахар. Цветной. Да, совсем не вершина кулинарных изысков, но очень напоминает детство.
— Ты не выглядишь такой легкомысленной. Предпочтения людей обычно отражают их характер, а…
Ведьма оторвала еще один кусочек. Вата таяла, образовывая маленькие розовые капли, бликующие в свете вечерних огней. Пальцы были липкие, и приходилось их облизывать после каждого нового поцелуя со сладким облаком.
— Может быть, я мечтательна? Или жду праздника? — Верона посмотрела на Шахрура, но тот отрешенно вел взглядом за ее руками, словно пьяный. Потом, вероятно, осознал течение времени. Вздрогнул.
— Это многое объясняет, но не отменяет того, что ты очень скрытна. А еще тут слишком много людей. Я тебя плохо слышу, — торопливо проговорил джинн и сдержанно улыбнулся. Он подступил к Вероне, чтобы зацепить ее за локоть и подтянуть к себе, повести прочь с главной аллеи под протесты ведьмы.
Их ждала уединенная улочка под липами, рядом с киоском кофе. В этот раз угощать вызвался Шахрур, и в дополнение к сиропно-сладкой вате появились два стаканчика терпкого горячего напитка. Джинн пил, оправдывая свою теорию о предпочтениях, черный, а Вероне достался капучино.
— Что ж, мечтательница, — начал Шах, отрывая небольшой кусок от ваты, — теперь твоя очередь отвечать на все мои откровенные вопросы. Не думай, что я просто так оставлю тебя после вчерашнего.
— Ты всегда можешь спрашивать.
Стук Верониных каблуков тонул в уютном шелесте листьев. Кофе грел руки и душу.
— Ты сама когда-нибудь влюблялась?
— Нет. Я видела свое призвание в другом. Да и нам, белым ведьмам, трудно находить пару.
— Почему? И в чем? Расскажи, каково это быть… тобой. Я заметил, что ты не как все люди. — На лице Шахрура читался искренний и давно сдерживаемый интерес. Верона смущенно потупила взгляд.
— Потому что сложно смириться с тем, что дорогой тебе человек привык жертвовать собой ради других. А моя жизнь заключается в этом. В жертве. Точнее, в готовности ее принести. Такая черта характера сильно мешает строить отношения… Никто не готов делить любимое со всем миром.
— Да уж, в этом смысле джинны на время действия договора — фактически выгодная моральная собственность… — усмехнулся Шах. — Но это и для тебя сложно. Это твой выбор?
— Это условие сил. Мое родовое проклятие, если хочешь. Если есть кто-то, способный творить безусловное зло, должен быть кто-то, творящий безусловное добро. Закон равновесия в действии.
— И кто диктует эти законы? Ты сейчас говоришь с джинном — с черным, — который не хочет тебе зла. Ты владеешь его душой, что, очевидно, возмутительно для иных демонов, но… Солнце не упало. — Шахрур приостановился и захватил рукав ведьмы, нашел ее взгляд. — Ты хотела бы изменить свою жизнь? Сама? Никаких условий, никаких родовых проклятий. Никаких законов.
Верона было выдохнула, чтобы ответить, но тут ее взгляд наткнулся на потонувший в полумраке детский уголок и качель-лодочку. Ведьма предложила присесть, чтобы говорить лицом к лицу и поставить кофе. Так и сделали.