— С белыми это не работает. Если я малодушничаю, то меня настигает хворь, — Верона уперлась коленями в колени Шахрура. — Хворь убьет меня очень быстро. Поэтому я не могу бросить человека, каким бы негодяем он ни был.
— Но ведь есть я. Есть магия. Достаточно просто захотеть свободы — и ты ее получишь. Не подумай, я не хочу прямо сейчас призвать тебя к ответу или навязать тебе что-то… Просто это не так плохо, разве нет? Ведь ты могла бы стать счастливее. Ты вообще когда-нибудь об этом думала? — Шахрур оперся на сырую качель и улыбнулся.
— Не верю в счастье. Верю в долг, — сощурилась Верона, пряча ухмылку в стакане кофе. — Я чту долг не из страха, Шах. Не боюсь наказания и даже смерти. Я просто знаю цель своего существования. А ты пытаешься мне навязать сейчас, что птице можно не петь, а собаке не лаять. Последнее, что я хотела бы — менять порядок мироздания в угоду своему эго.
— Ну а я хотел бы, — скривился джинн и скрестил руки на груди, нервно дернув коленом. — Свободы. Принятия. Жизни, а не всего этого. Мне тоже говорили про долг, Верона… Да пускай подавятся своими долгами.
Залпом допив кофе, Шахрур раздраженно запустил смятый стаканчик в стоявшую поодаль урну. Тот угодил прямо в цель — и два раза ударился о металлические стенки с оглушительным в тихом уединении грохотом.
— Метко.
Верона добила сладкую вату и теперь с упоенной задумчивостью занималась тем, что обсасывала картонную трубочку. Внутри роились вопросы, злые вопросы разбудили смятение. «Грех какой», — думала ведьма, но впервые сама себе верила с трудом. И от этого в осадке мысленного варева оставался горький страх.
К счастью, Шахрур после непродолжительного молчания все же заговорил снова. Он еще казался несколько подавленным, но, очевидно, тоже бежал от непрошеных мыслей.
— У тебя есть семья? Или была? В смысле, конечно, была, это же для вас естественно… Я имею в виду близких, с кем бы ты продолжала общаться.
— Только бабушка. Мама умерла, когда я была маленькой. Даже не помню ее. Отца как-то никогда и не было. Только бабушка. Она тоже ушла четыре года назад. Сейчас никого нет.
— Расскажешь о ней? О своем детстве. Мне любопытно…
Верона смутилась, подбирая слова на стаканчике с кофе.
— Она была доброй. Хорошо меня воспитывала, баловала… Но была старомодной. Очень старомодной. Это повлияло на мое детство: сложности со сверстниками, непохожесть на других девочек, вкус, — словно в подтверждение, ведьма поправила юбку. — Потому друзей к нынешнему моменту я так и не завела. Я хороший товарищ, соратник, но, очевидно, не друг… Да и мне довольно сложно долго находиться среди людей. У них всегда что-то болит. А я всегда чувствую эту боль. Бабушка строго наказывала оставаться человеком. И бояться черных, — Верона бросила насмешливый взгляд в джинна. — Как видишь, я непослушная девочка.
— Ну, бояться ты, справедливости ради, боялась. И все время была наготове, — разулыбался Шах — его настроение сменилось уже с началом рассказа. — Так что можно сказать, обещание выполнила. Ну а дальше… Какой черный, такое и исполнение, разве нет? — Он подмигнул. — Человеческие дети забавные. Смешные. Но порой ужасно раздражают — во всяком случае, когда приходится стоять рядом с ними и изображать обычного человека. А вот джинны детьми не бывают.
— Да? А я думала, что джинны не бывают взрослыми. Всегда дети. То ему дай, это ему дай, отойди, встань здесь, не дыши, а потом дыши, — спрятала смех в стаканчике Верона.
— Это следствие из предыдущего утверждения, — поддержал шутку Шахрур. — Но если серьезно, это лишь потому, что у нас нет физических тел, как у вас. Мы просто бываем слабыми или сильными. Молодыми или старыми. Старым по несколько тысячелетий — и большинство из них не имеет никаких дел со смертными и не выходит из… плана. Сидят, пухнут от могущества и знаний. Насколько мне известно, они ужасно гордятся созданным ими мирком и обществом. Говорят, он сильно отличается от того, как живет большинство демонов.
— О, у нас тоже такие есть… Те, кто сидят и пухнут от своих сил и знаний, — Верона задумчиво пожевала губу. — Выходит, вы не столь многим отличаетесь от людей. А чувства у вас есть? Дружба, влюбленность?
— Да. Мы — в меньшей степени, потому, наверное, человеческие пророки и рассказали о джиннах в своем Коране так… Мол, мы наделены волей и правом выбора. И хоть в бога я не верю, это мне внушало больше доверия, чем действительность. Ну а чувства, как видишь, есть. По крайней мере у меня. — Шахрур важно вздернул подбородок. — Что касается остальных… За свою жизнь я точно успел понять, что у каждого джинна есть эмоции, но мало кого я видел привязанным к кому-то. Нас воспитывают в строгости — одиночками, отреченными от собственных желаний и способными их сдерживать, потому что мы должны исполнять чужие ради общего блага и обещанной свободы. Каждый джинн обязан исполнить девятьсот девяносто девять желаний — тогда ему будет разрешено уйти. Это больше, чем может показаться. Либо же джинна отпустит щедрый господин, но таких еще меньше. Я не знал лично никого, кто прошел бы подобный путь, — но они, с другой стороны, и не возвращаются. Пока мы хорошо работаем и приносим пользу своему царству, нам дозволен отдых — тогда мы можем найти себе партнера и провести с ним время. Обычно к этому моменту каждый джинн успевает узнать о плотских наслаждениях от людей. Но именно по этой причине немногие джинны предпочитают искать их с другими джиннами. Наш секс не похож на ваш. Это всегда иллюзия. Вроде той, которую нам с тобой пришлось пережить во сне. А иллюзия не всегда удачна — потому что, если ты такого никогда не ощущал, ты не сможешь достоверно это воспроизвести. Главная причина, по которой многие джинны стремятся к людям, а порой сбегают и преступают наш закон, например, порабощая человека против его воли — страсть к чувственному. Так силен голод до жизни, что некоторые даже теряют разум и уподобляются зверью. Нас учат, что это козни шайтанов — мол, именно к ним джинны и идут за желанной вседозволенностью, а те из зависти и ради забавы делают из нас чудовищ.
Верона слушала внимательно. И, казалось бы, стоило затеряться в новых знаниях, вообразить дивный мир, но мысли все ускользали поближе к насущному: к джинну, его опыту, влюбленности, пристрастиям. Стыдно было до ужаса, отчего ведьма неуютно ежилась от себя самой.
— Вы необычные… Даже представить не могу, как так жить, но… Выходит, вы можете никогда и не познать плотcкого удовольствия? Ну, еды, например…
— В сущности, да. Обычно и не должны. Но тут сама понимаешь — смирным это и не нужно. Не говори рабу, что он раб, и он не станет мечтать о воле, — усмехнулся Шахрур и скосил глаза на свое запястье с меткой. — А я всегда был слишком любопытным. Как и ты. Но мне, очевидно, куда сложнее держать себя в руках, когда я уже вижу запретный плод и уверен, что он сладок.
Верона уловила очередной пристальный, пронизывающий взгляд и отвернулась, словно позади них кто-то мог пройти. Смотреть в глаза джинна было целым испытанием воли.
— Получается, все вы разные. Как и люди. Мы мало чем отличаемся. Ну, кроме того, что я для тебя, наверное, кажусь совершенно несуразно мелкой…
— Мелкой? Но это ведь значит только то, что я могу сделать так.
Качель медленно накренилась под Вероной, когда Шахрур встал. Не было времени понять, что он удумал, — и в последнюю секунду, когда ведьму все-таки осенило осознанием, она уже полетела наверх, поднятая сильными руками под спину и колени. Верона сама от себя не ожидала, но взвизгнула и вцепилась в кожаную куртку. Где-то позади покатился и гулко стукнулся о землю пластиковый стаканчик.
— Отпусти! С ума сошел?! Опусти! — хохотала Верона, но держалась за джинна крепко; почти придушила, наверное.
— А если бы я был в своем истинном теле, то смог бы поднять тебя еще выше — хоть к самым звездам, — мурлыкал Шахрур, вовсе не спеша ставить ведьму на ноги. Он лишь взял ее удобнее и, прихватив заодно брошенную сумочку, двинулся к лавочке в углу площадки. — Не так уж плохо быть мелкой.
Мир покачнулся еще раз, и в конце концов Верона оказалась на коленях у джинна. Он все так же придерживал ее, хоть и ослабил хватку; одну руку переложил из-под колен — на них. Верона хотела было удовлетворить секундный порыв, отстраниться, но вместо этого подкралась пальцами ближе.