— Ах, вы просто посмотрите, как она теперь скалит зубы! — черный в наигранном блаженстве закатил глаза и прижал руку к груди. — Ну, наверное, не бессмертный, рыбка. Только и ты, как видно теперь, не святая. Грозишь мне — да еще чем? Прихотью, которую исполнишь силами тьмы! Разве не страшно за душу, милая? Он зачал в тебе такое сильное эго, трахая тебя? Верю, мог. Ведь его собственное — непомерно.
Черный криво ухмыльнулся и, сощурив белые глаза, подступил к витрине; причмокнул, цокнул.
— А ведь не будь этого желания — мы бы с тобой сейчас и не говорили. Знаешь, я предпочитаю, когда работа делается быстро, надежно — пусть даже грязно… Бросить тебя под машину — что было бы легче? Но я обязан дать тебе шанс исправить ошибки, пока ты не сломала все окончательно каким-нибудь жалким «я хочу тебя»! И чего ради? Обмана… Глупого наваждения, которое ты, умная девочка, готова была побороть, пока в тебе не взыграло то, что хотя бы раз в жизни подводит каждого смертного.
Верона слишком сильно сжала в руке стаканчик с чаем, но не чувствовала, что обожглась. Телефон отправился в карман, и этой заминки хватило, чтобы вернуть себе самообладание.
— Я и не была святой, моя душа изначально обещана вере. А что до угроз, так коли тебе нужно было бы, ты бы без разговоров меня бросил под машину, Дьявол. Не в этом причина промедления. И, Боги, точно не в долге.
— Откуда тебе знать, в чем состоит мой долг, рыбка? Не заговаривай зубы, тебе это не идет. — Черный круто развернулся на каблуках и вцепился пристальным взглядом в лицо Вероны. Его улыбка сгнила за мгновение, обернулась неприятным натяжением рта. — Я не буду повторять в третий раз: избавиться от тебя — легко, но ты создала слишком много мороки своим бездумным потаканием греху. И сама — извалялась настолько, что постыдилась бы поминать веру! Я делаю тебе одолжение, девочка. Такое большое, что меня самого можно записывать в праведники. И лучше бы слушать, что я скажу. Ведь если разозлишь — тебе не поможет ничто, кроме окончательного падения; обереги не защитят. Не от меня. И тем более — не теперь. Силенок-то меньше стало, — нет, скажешь?
— Ну я слушаю. Скажи и уходи, — зло выпалила ведьма, потирая вдруг огнем вспыхнувшее запястье. По всем больным местам черный прошелся котиком, но Верона едва ли могла теперь верить. Если силы шли от веры и иссякали при нарушении субъективного контракта, то чем лучше могущество обыкновенной банковской ссуды?
Черный хмыкнул, надменно вскинув голову, но через мгновение переменился в лице вновь — теперь в нем сквозила бесовская хитрость и злорадство мучителя, приготовившегося пустить кровь.
— Сколько дней прошло с момента, как твой страх и недоверие превратились в эту рабскую любовную преданность?
Верона нахмурилась. Разве она считала часы своего новообретенного, случайного счастья? Неделя. Может, больше недели… И вдруг прошила стрела осознания: «Как быстро…»
Ответом Дьяволу стал затравленный, испытывающий взгляд сознавшейся в собственной слабости мученицы.
— Это приворот, — продолжал черный, мелко морщась. — И твой ненаглядный джинн тоже стал его жертвой. Правда, ему-то колдовство предназначалось, а вот на твоем месте должна была оказаться другая…
Верона прикусила губу, чтобы не выдать эмоцию перед черным. Сердце болезненно ухнуло. Мозг сопоставлял факты и, как ни бегала ведьма от выводов, приводил к исчерпывающим доказательствам.
— Оксана… Бес попутал Оксану…
— Дважды, — перебил Верону холодный голос. — Ты не на своем месте дважды, девочка. И если с одной маленькой и безобидной ложью, — черный издевательски цокнул языком, — мы разобрались, то вторая — куда серьезнее. Негоже, что тьма служит белой ведьме. Но, думаю, чтобы это исправить, торговаться нам не придется. Тебе лучше избавиться от джинна, пока ты не погубила себя, рыбка. Исполнишь контракт с ним — сгинешь, это я тебе могу обещать. Просто утонешь в грязи и задохнешься… К твоему счастью, ты можешь разорвать договор, пока не поздно.
Хлопнула пола черного пальто; Дьявол достал из внутреннего кармана небольшую сложенную вчетверо бумажку и протянул Вероне. Та медленно приняла подачку.
— Ты хозяйка. А значит, можешь отказаться от него. Человеческое тело останется джинну сосудом — пускай проживет свою смертную жизнь, как и хотел. Об остальном мы позаботимся.
Верона дрожащими руками медленно развернула листок. На нем чернела арабская вязь, подобная той, что чертил Шахрур, ниже — витиеватым почерком расписанные перевод и указания: снова кровь, огонь…
— Я могу тебя спросить, Дьявол?
Тот хохотнул, пряча руки в карманы.
— Попробуй, ведьма!
Верона судорожно вздохнула. Под пальцами булькнул уже холодный чай. Хотелось спросить о том, почему приворот Оксаны подействовал на ведьму, а не попал по адресату. Почему Верона не почувствовала подвоха, почему лишилась разума так быстро, словно всю жизнь желала этого. Но Верона выбрала то, что никогда и никто из белых не делает: она решила задать мраку логичный вопрос. Поговорить с тьмой.
— Почему этим занимается Дьявол? Ты же… Чернее ночи. Сильнее дня. Почему… Почему ты вылавливаешь нас? Я, наверное, самая слабая из всех возможных белой крови. Я видела. У тебя много приспешников, подобных мне. Мелких сошек.
— Ты льстишь мне, ведьма, — черный сморщился и дернул плечом. — Представь, что я врач. Какой-нибудь почетный профессор. Так вы — сложный случай. Любая смертельная болезнь начинается с легкого недомогания. Эпидемия — с одного плевка. Или поцелуя. Как повезет…
Хлопнула дверь служебного помещения. Продавщица, страшно извиняясь, подлетела к прилавку с пакетом выпечки.
— Господи, простите за ожидание! Вот, я вам пару ватрушек в подарок положила, — тараторила она. Осеклась, бросила осторожной взгляд на черного — тот снисходительно улыбался.
— А вам?..
— О, не беспокойтесь. Я вдруг подумал, что мне на ночь не стоит, — он похлопал себя по животу с елейной улыбкой и, развернувшись, прошел мимо Вероны. Бросил напоследок:
— Сделай все хорошо, и мы больше никогда не встретимся.
Ведьма сморгнула непрошенную влагу с глаз.
Верона вернулась домой позже назначенного ею самой срока. На звонки и сообщения от Шаха она не отвечала, а когда пришло время встретиться с джинном лицом к лицу, едва ли могла поднять взгляд. Тот метался, как загнанный зверь, злой от невозможности добиться ответа и помочь; ругался на кого-то или что-то последними словами, как в первые дни… Верона казалась сама себе предательницей: она верила Дьяволу, а не своему сердцу.
Разделась. Прошла на кухню. Открыла соль.
— Верона! Ну ответь же мне! Что ты делаешь?! — не унимался Шахрур.
— Мне нужно проверить, — всхлипнула ведьма, насыпая соль в медную чашу. А потом села, подзывая к себе Шаха; сложила его руки и свои над сосудом. Она не позволяла джинну двигаться и ругалась, если он мешал ей.
— Дьявол пришел ко мне сегодня, — прошептала Верона.
— Что? — у джинна, казалось, волосы на голове встали дыбом. Пальцы его задрожали от гнева в руках Вероны. — Зачем?! И что ты хочешь проверить? Почему ты не позвала меня, не сказала?
— Подожди, пожалуйста, секунду. Не кричи….
Верона зашептала. Наговаривала. В безутешной молитве прошло несколько долгих минут. За окном собиралась гроза. Дождь бил по стеклу упругими пощечинами. Ведьмины мольбы в конечном счете слились со стихией и превратились в единое монотонное пение, которому суждено было оборваться в мгновение движения рук. Соль под ладонями Шахрура стала черной, как слова Дьявола.
— Это приворот, — на этот раз отчаянно всхлипнула Верона. — Оксана сделала на тебя приворот, но… Все как он сказал.
Шахрур вновь вздыбился: отдернул руки, сжал в кулаки, уперся в стол.
— Что он говорил тебе? Прошу, ответь мне… И что за игры с солью? Я черный, Верона. Она могла почернеть из-за меня!
— Нет, это соль с медью — мы так проверяем, если ли вмешательство. Он сказал, что Оксана хотела тебя… Вероятно, обратилась к ним, я не знаю, — сбивчиво отвечала Верона. — И… Ох, бумажка…
Верона достала из кармана джинсов сверток, что передал Дьявол, и протянула его Шахруру. Тот с недоверием покосился на сложенный листок, принюхался — и только потом развернул.