— Мы договаривались, что ты будешь встречаться с ней по воскресеньям, черт возьми! — Лицо Джорджии покраснело. — Сегодня не воскресенье! Не воскресенье! — Она стукнула кулаком по столу, отодвинув мышку. Ей нужно взять себя в руки и не показывать, насколько он бесит ее. — И ты знаешь это.
Тут она явственно ощутила запах орехового масла и горячей выпечки, просочившийся в полуоткрытую дверь.
— О Боже, нет! — взмолилась Джорджия.
— Папа! — Дакота появилась на пороге, подбежала к Джеймсу с тарелкой пирожных и бросилась в его объятия. — Я пекла их для тебя!
Джорджия нахмурилась, отвернувшись; ей хотелось крикнуть дочери, чтобы прекратила врать.
— Ну и немножко для наших гостей в клубе, — хихикая, добавила Дакота. — Хочешь попробовать?
— О да, милая, я ощутил их потрясающий аромат еще на улице!
Джорджия смотрела на них в гневе: Джеймс сумел очаровать дочь, он просто гипнотизировал ее, и не важно, кто из них искренен, а кто — нет. Она ничего не могла с этим поделать.
— Миссис Филипс зайдет завтра часов в одиннадцать, чтобы обсудить детали ее вечернего платья. По-моему, ей не терпится как можно скорее заказать его, но я ее уверила, что она может рассчитывать на меня. Думаю, заказ будет очень выгодный. — Джорджия села на табуретку, продолжая разговаривать с Анитой. В этот вечер она еле-еле смогла дождаться, когда все закончится и гости наконец уйдут. Она чувствовала себя ужасно уставшей, измотанной, ей вполне хватило неприятных переживаний при виде того, как Дакота надевает пальто и шарф, чтобы пойти с Джеймсом поужинать. Ей хотелось остановить ее, крикнуть, что она разбивает ей сердце. Но вместо этого Джорджия строго и холодно напомнила Джеймсу:
— Она должна быть дома в половине десятого вечера и ни минутой позже. Жаль, ты пропустишь сегодняшнее занятие в клубе, — добавила она, обращаясь к дочери.
— Ничего, мам, зато мои пирожные всем понравятся, — весело отозвалась Дакота.
Господи, как же она ненавидела этого мерзавца!
— Что же мне с ним делать? — в растерянности прошептала Джорджия, когда Джеймс ушел, забрав Дакоту с собой. — Кейси, я просто не знаю, как жить дальше, — пожаловалась она подруге.
— Все к лучшему, детка, — ответила Кейси, снимая свое пальто из верблюжьей шерсти и отряхивая воротник от снега, она повесила его на вешалку у двери, оставшись в деловом костюме, поскольку забежала прямо с работы.
Джорджию передернуло от холода, когда она подумала, что подруга шла по улице в таких тонких колготках.
— Я начала кое-что новенькое сегодня: хочу связать свитерок с надписью на груди «Найми меня». Буду периодически ходить в нем по городу.
— Неужели все так плохо? — спросила Джорджия, всегда думавшая, что Кейси твердо стоит на ногах. Признаки экономического кризиса уже начали проявляться в том, что учиться вязанию в клуб приходило все больше и больше женщин, боявшихся потерять работу. Они подстраховывались, пытаясь найти дополнительные источники доходов. Кейси же — дама очень энергичная и оценивавшая себя высоко, и уж она точно не станет мириться с безработицей или понижением зарплаты и вряд ли согласится засесть в четырех стенах своей квартиры, чтобы заниматься вязанием. Она, что называется, настоящая столичная жительница, которая будет сражаться за привычный социальный статус и уровень доходов до последнего. Кейси без высокомерия относилась к женщинам, не сумевшим сделать карьеру и стать независимыми и самостоятельными, но сама ни за что не позволила бы себе опуститься до их положения. Джорджия ее за это очень уважала.
Кейси смогла успешно выстоять в ранние девяностые, когда о стабильности не было и речи, она умело переждала все «отливы» и «провалы» и наверняка не отступится перед нынешним кризисом.
— Меня все достало, честное слово, — сказала она Джорджии. — Я не просто просиживаю штаны в этом чертовом офисе и, заметь, хорошо работаю, а они решили выкинуть меня вон. — Она преувеличивала; дело еще не дошло до того, чтобы начали увольнять людей такого уровня, но в некотором смысле Кейси говорила правду: ее позиции пошатнулись и угрожали со временем рухнуть. Пока еще в ее опыте и умении работать нуждались и не стали бы рисковать, избавляясь от такого полезного сотрудника, но не факт, что будущее окажется столь же обнадеживающим.
Конечно, Кейси никуда не уедет из Нью-Йорка — она не мыслила себе жизни за пределами этого города. И слишком любила его летние кафе, дорогие магазины, сезонные распродажи, высокий уровень сервиса, премьеры в мюзик-холлах и театрах и даже толпы туристов, глазеющих на достопримечательности в центре. Это в прямом смысле город ее души. Ее дом. В другом месте она зачахла бы от скуки. Кейси была просто неспособна мириться с провинциальной тишиной и рутиной. Она привыкла менять прически и цвет волос в зависимости от моды нового сезона и никогда не понимала, как можно прожить без этого. Постоянство ей претило. Нью-Йорк был ее единственной подлинной любовью, с которой она ни за что на свете не согласилась бы расстаться и которой никогда не смогла бы изменить. Кейси так привязалась к своей городской квартире, что ужасалась от одной только мысли о перемене места жительства. По долгу службы она объехала всю Америку и Европу, но ее интересы целиком сосредоточились на Нью-Йорке. Единственное, что представлялось ей достойным внимания, — это Манхэттен. Джорджия восхищалась ею и считала необычайно упорным и сильным человеком, умеющим взять от жизни все возможное.