– На что рассчитывает Самсонов? – говорил один из них, младший лейтенант, тот, что едва выжил в последних боях.
Тимофей припомнил: весь полк смотрел, как пикировал этот парнишка на летное поле, как сажал «ишачка» с заклинившим двигателем. Повезло парню, выжил. Теперь рассуждает! Тимофей стал стучать ладонями по карманам в поисках папирос, а молодежь не унималась:
– Прожога напишет докладную руководству дивизии, и будет прав, – заговорил другой новобранец. – Выступление ганса – практически антиправительственная пропаганда. И командир полка способствовал ей!
– Пропаганда, говоришь? – Тимофей обернулся, встретился глазами с говорившим, безусым юнцом, выпускником ускоренных летных курсов, на днях прибывшим в полк с пополнением. – Сколько у тебя боевых вылетов? Что? Ни одного? А сколько у капитана Кириленко? А сколько у меня?
– Я слышал и знаю, товарищ капитан. Вы – ветеран Испании…
– А сколько мы налетали в эту войну на штурмовиках, без прикрытия? Год в Испании – отдых в санатории по сравнению с неделей выживания в нынешней обстановке! – Кровь стучала в ушах у Тимофея так, что он не слышал завывания сирен. – Ганс не запугивал вас. Он говорил вам об одном, а вы и не поняли! Он говорил вам, что вы не жильцы! Ха! Положим, напишет Прожога донесение. Ну и что? Пока суть да дело, и наказывать некого будет.
Тимофей ухватил лейтенантишку за ремень, притянул к себе, выдохнул в румяное личико густой папиросный дым.
– По машинам, сопляки! Слышали?! – Он повысил голос. – По машинам!!! А ты, товарищ младший лейтенант, если не умеешь ничего другого, иди на таран!!!
Сколько времени минуло с начала войны? Сколько верст они оставили за спиной, убегая от врага? Казалось, встанут на этом рубеже и больше уж не двинутся с места. «Ни шагу назад», – говорят командиры, и они стараются зацепиться за поросшую травой кочку, за кусок неба над деревней Скоморохово.
Скомороховский аэродром когда-то давным-давно, три месяца тому, бывший в глубоком тылу, ныне просыпался по ночам от грохота артиллерийской канонады. И месяца не минуло, а пленный ас стал воспоминанием из давнего прошлого. В промежуток времени, длинный или короткий, уместились десятки смертей, сотни боевых вылетов. Смерть давно стала повседневностью, утрата – мимолетным событием.
Деревня Скоморохово на берегу реки Тьма. Желто-зеленый пейзаж перепачкан черными дымами. Небо продырявлено трассирующими выстрелами, исчиркано крестообразными силуэтами ревущих машин. Бомбардировщики идут низко, сеют обильно, гвоздят живое на земле из пулеметов. Если какая зрячая тварь осмелится поднять голову и посмотреть в небо, то непременно увидит паучьи лапы свастики на их крыльях. Тимофей лежит на спине. Неотрывно смотрит на проплывающие по небу кресты. Ему не слышно звуков разрывов, он частично оглох. Зато зрение обострилось. Глухота не есть следствие контузии. Просто надоело слушать крики раненых, и он отключил слух. Да и Вера… Она где-то рядом. Перестала ли плакать? Вроде бы перестала. Нет, надо проверить, и Тимофей перекатывается через правый бок, стараясь не упускать из вида плывущие над верхушками берез огромные, крестообразные силуэты. Вот один из них наткнулся на огненную ось, завалился на левое крыло, задымил, сошел с курса. Эх, зенитчики! Только одного и смогли достать! Но где же Вера? А вот и она – послушная девочка. Лежит себе на спине, глаза распахнуты, ручки сложила на груди, ножки скрестила, смотрит в небеса, губами шевелит. Спрашивает о чем-то? Молится? Тимофей прижимается к ней, поднимает наушник летного шлема.
– Послушай, не зевай! – шепчет он. – Когда они отвалят, нам надо взлетать.
Сверху сыплется земля вперемешку с деревянной щепой. Бомбы взорвалась неподалеку, возле расположения зенитной батареи. Вера резко поворачивается к нему, заваливает на спину, прижимается всем телом. Жарко дышит в шею. Теперь он снова лежит на спине. А вражья рать все плывет по небу. Новые и новые машины появляются над верхушками берез. Но когда-то ведь это кончится? Должно кончиться. Вера хочет слиться с ним, и он рад этому. Несказанно рад. Рад, несмотря на то что ей никогда уж не быть прежней. Если он сожмет её крепкими руками, может быть, печать смерти, наложенная на неё войной, и поблекнет, исчезнет на время. Он увлекает Веру в свежую воронку. Кажется, три дня назад или, может быть, вчера бомба угодила в березняк, покалечив несколько старых берез. Смердящая дыра в земле накрылась упавшими деревами. Тимофей просунул Веру под них. Она закашлялась, прикрывая рот ладонью, прохрипела:
– Хорошее место. Мы будем прятаться здесь? Всё равно убьют…