NN — такая личность, которую почти все знают… Он человек улицы, толпы, всякого сборища. Но ни он толпою не поглощается, ни толпа не отражается в нем. Кто-то из приятелей его сказал, что он одна из плошек, которые зажигаются на улицах по праздничным дням. Но вообще ничего нет праздничного в нем. Он существо самое будничное.
Когда он и в среде своей, между равными, он все смотрит каким-то посторонним: и они как будто не признают его своим, и он как будто не признает их своими… В этом и сила, и слабость его. Но он на эту слабость не жалуется: скорее он ею утешается и ею дорожит. Вот здесь, может статься, и гнездится червяк гордости… Еще одна черта: несмотря на свое особничество, NN бывал в приятельских связях своих мало разборчив. Бывали приятелями ему нередко люди очень посредственные, дюжинные, даже, в некоторых отношениях, не безупречные, пожалуй, частью, и предосудительные. В этом отношении натура его была снослива. Одно натура его не могла вынести: соприкосновение с натурами низкопробными, низкопоклонными, низкодушными».
…По-разному возникает в душе будущего поэта предчувствие своего призвания, Судьбы своей. Какие-то авторские и литературные «зародыши» в Вяземском были заложены изначально. Удовольствие доставляло ему чтение по складам. По средам и субботам он с жадностью бросался просматривать свежие номера «Московских ведомостей» — искал стихов, которые там изредка печатались. С благоговением и любопытством читал объявления о продаже новых переводных романов. Слушал рассказы гостей дома — почти все они владели пером, во всяком случае, эпиграмму или мадригал сочинить могли без труда. И, конечно, не упускал возможности унести в свои комнаты очередной том с отцовских полок… Библиотека Андрея Ивановича находилась в полном его распоряжении. Ни один русский писатель в детстве не был окружен таким книжным богатством, как Вяземский. Андрей Иванович умел ценить не только философию с алгеброй, но и изящную словесность, «не полагал, что все поэты скоморохи» и был усердным посетителем московских книжных лавок Рица и Курделя. В стихотворении «Библиотека» (1817) Вяземский перечисляет своих любимых авторов, чьи тома занимали его внимание в детстве, — Вергилий, Марциал, Проперций, Тибулл, Андре Шенье, Руссо, Шиллер… Но первое место в этом списке безусловно принадлежало Вольтеру.
Впрочем, с годами Вяземский пересмотрит раннюю свою оценку Вольтера. Посетив в 1859-м вольтеровский Ферней, он напишет стихотворение, в котором предъявит великому насмешнику XVIII столетия суровое и справедливое обвинение в том, что тот не умел возлюбить Творца в его творениях…
Русская словесность в отцовской библиотеке была представлена Ломоносовым, Сумароковым, Херасковым и Державиным. Читал Петр с упоением — читал все подряд, и учителя его свидетельствовали, что он «казался совершенно тупым и будто отсутствующим при преподавании их; но если когда-нибудь, в уроке или в книге, приводились стихи», лицо мальчика буквально сияло… Отрывки из трагедий Расина и Вольтера, которые давали ему учить наизусть, были для него не уроками, а прежде всего наслаждением. О вольтеровской «Альзире» он вспоминал: «Помню, слышу и теперь умиленный и возвышенный голос мой, произносящий эти стихи… Вероятно, худо и понимал я красоту этих стихов! Но чутким детским чувством бессознательно угадывал ее»{4}.