Ага, мечтай, Светик. Чтобы я в твою личную рабыню-гадалку превратилась? Нет уж.
Научить меня ведьмовскому мастерству, передать по родове силу — давняя мечта моей бабули. Только мне это не нужно. Насмотрелась я по детству, как к бабушке бесконечной вереницей тянулись люди. Кому, как Светке, погадать; кому мужика от пьянки отвадить; а кому с любовью безответной помочь. Бывало, день напролёт бабушка принимала людей, а вечером падала на кровать без сил и неделю расходиться не могла. Дойдёт до уборной, умоется холодной водой и снова ложится. Не ела, не пила почти, пока силы не вернутся. И не помогать людям она не могла. Нельзя отказать, если можешь.
Тёмный двор. Фонарей десять на весь квартал. Так себе райончик.
Я сижу за рулём, поглядываю на открытую подъездную дверь. Игорёха зашёл туда пять минут назад. Казанова хренов.
О, возвращается! Быстро что-то. Тамара его страстное рвение по бороде пустила? На душе становится теплее.
— Ну что там? — сращиваю у Горыныча, когда он садится в тачку.
— Дома её нет, — с раздражением выдаёт. — Где мурку носит по ночам? — опускает стекло, сплёвывает и, как всегда на нерве, хватается за сигарету.
— Где-то, — хмыкаю.
— Слышь, Лёх, а может, она всё-таки с Иванычем того? — затянувшись, Игорь таращит на меня глаза.
— Не знаю, — пожимаю плечами.
— Ты спроси у него при случае, а?
— При случае спрошу… — щурюсь, разглядывая силуэт стройной фигурки вдалеке.
Вот и она — нимфа Горыныча. Он как с ума сошёл — бредит ею. С утра сегодня ходил по участку маялся, а к вечеру дёрнул коньяка и на лыжи — к Тамаре поеду. Куда ему за руль с таким перегарищем? Пришлось везти мне.
Хотя Игоря понять можно, докторша хороша. Красивая, всё при ней. И ножки от ушей стройные, и попка что надо, и грудь пышная, вкусная. В паху у меня предательски поджимает. А Игорёхе ещё неспокойнее, чем мне — смотрит на девчонку, ноздри от злости раздуваются.
— Это чо у неё?.. — хрипит сдавленно. — Веник, Лёх!
Тамара спешит к подъезду, прижимая к груди букет роз, который я ей подарил. Приятно. Но не Горынычу.
Этому зверю не нужно согласие женщины, чтобы считать его своей. А тут на тебе — «веник»! Ёп твою мать, беда Вселенского масштаба.
Горыныч вырывается из машины… Как раз в тот момент, когда Тамара идёт мимо. Гроссмейстер любви! Он едва не бьёт девчонку дверью, а она, взвизгнув, лупит его букетом. Думаю, Тамара в потёмках не поняла, кто на неё выскочил, и испугалась до чертей.
Лепестки роз красиво летят на асфальт, Горыныч кроет матом, пытаясь скрутить докторшу. Сразу ясно — рыцарь.
Всё, что мне остаётся — врубить фары, чтобы пролить свет на оказию. Тамара на мгновение замирает — узнала Игоря. А потом, поджав губы, замахивается букетом, который уже и на букет-то не похож. Докторша Горыныча не жалеет:
— Зараза хвостатая! — кричит на весь двор, хлещет стеблями роз вероломного Казанову. — Убью!
Игорёха только локтями морду закрывать успевает и выдавать что-то вроде «Мурка, ёп…» А мурка — девчонка не пугливая — это мы уже проходили.
Ну что, надо спасать ситуацию. Жму сигнал на руле — протяжный вой врезается в тёмный вечер, — и выхожу из машины:
— Привет, — улыбаюсь, глядя на обескураженную Тамару.
— Какого чёрта?.. — она дышит тяжело.
Девчонка выглядит потрясающе — растрёпанные каштановые волосы, злой блеск в карих глазах. Пара расстёгнутых верхних пуговиц на блузке, которая заманчиво сползла с хрупкого плеча. Я бы эту тряпку с неё содрал прямо сейчас — нельзя такую красоту под одеждой прятать.
— Мурка… — Игорь собирается вставить свои пять копеек.
Но Тамара не слушает — швыряет в меня остатки цветов. Они не долетают. Поломанные стебли бьют по машине, шлёпаются на асфальт.
— Что вам нужно?! — нервы у докторши всё же не железные.
— Мурка, не кипишуй! — Игорь берёт себя в руки, а Тамару под локти.
Легко, не спрашивая согласия «мурки», он усаживает её на капот. Девочка упирается кулаками ему в грудь — пытается держать на расстоянии пышущего страстью и перегаром Казанову.
— Зараза! — выдаёт с натугой.
— Да я понял, что с тобой аккуратно надо… — ворчит Горыныч и делает шаг назад.
Тамара в шоке, сидит на капоте и хлопает ресницами. А я не могу оторваться от импровизированного декольте, открывающего шикарный намёк на пышную девичью грудь. Ох уж эти пуговки…
— Боюсь представить, как будет, по-твоему, не аккуратно, — ворчит докторша и съезжает на попе к краю капота.