Мне же – двадцать восемь, - оправдывалась Мила. Она выпила не меньше поллитра водки, но оставалась верной в движениях, связь слов не нарушалась.
Ты бы не пила столько, дочь.
С кем ты тогда, отец, пить станешь?
7
Дети, расскажите о родителях.
Они уже не дети, - поддержала нас, участливо кивая растрепавшимися завитками кудрей, мать.
Мы с Юрой рассказали о семьях. Выпив, мы сделались смелее, но неловкость сохранялась. Юра опустил, что отец его повесился, а мать жила с пэтэушником. Я не рассказал о приёмных
родителях.
После трёх литров на пятерых начали прощаться. Полковник хватал щепоткой нас за пушистые щёки, обнимал, большой горячей рукой сжимал до боли наши ослабленные алкоголем, нетрудовые кисти. Раздобревшая нетрезвая, державшаяся за косяк двери мать просила отца оставить нас в покое. Участливо спрашивала, не проводить ли нас до трамвая. Пьяная Мила уверяла, что мы дойдём. Мужики ли мы, в конце концов, или нет?
Назавтра с ранья нас пригласили к полковнику и полковнице на дачу.
Мы переехали Волгу на пароходике, отходившем от дебаркадера слева от главной пристани. Сели на корме. Опуская голову, утопали заторможенным взглядом утопали в бурлящих пенных водах, воздушными гимнастами выскакивающими из-под видавшего виды киля. У меня после вчерашнего трещала голова. Юра веселился остаточным опьянением. Много курил, кидая бело-жёлтые окурки за фальшборт. Он с нетерпением ожидал встречи с Милой. Я гадал, какую подружку представит она мне. Её существование Мила провозгласила громким шёпотом при вчерашнем расставании.
После парохода пришлось ехать автобусом, а потом идти по пыльной узкой дороге меж рядами двух-трёхэтажных дач. Убогой архитектуре полагалось подготовить нас к встрече с шедевром Милы. Но трёхэтажная дача её отца с угловатой крышей ничем не выделялась среди соседей. То ли выстроили раньше поступления Милы в институт, то ли строение отца её художественный вкус не заинтересовало.
Мила кинулась Юре на шею, подала мне руку. Её загорелые крепкие ноги прикрывала рабочая юбка, грудь прикрыла небрежно накинутая фуфайка. На голове – дурацкая красно-матовая бандана. Следы похмелья не выявлялись. Маленькие глаза, обведённые охрой, шутливо и внимательно нахмурились. В них не скрывалось ощупывающего напряжения неприятного въедливого взгляда отца, но существовал неясный второй план, подразумевавшийся, но никак не раскрывавшийся. Я подозревал, что Мила переживает за наше утреннее самочувствие. Приветливая мать приготовила яичницу и заправленный подсолнечным маслом салат из редиса. Выпить не предлагали. Вместо этого резкий прямой отец выволок пару комплектов хаки, велел переодеться и помочь вскопать огород. Мы с Юрой явно не приготовились к работе на плантации. Однако, пришлось. Нам выдали по штыковой лопате. Полковник внятно командно пояснил, что посадка картофеля запущена. У соседей он две-три недели как в земле. Полковник приходил, уходил, а мы копали, оглядываясь на пугало тоже в хаки, расположившееся на грубом высоком кресте.
Мила оглядывалась на нас с порога, откуда выплёскивала воду кастрюль. Мать поднапрягла её готовить обед. Часа в два появилась какая-то девушка в лёгком летнем платье. Она зашла с Милой в дом. Скоро они вышли вдвоём. Девушка переоделась в рваные джинсы и топорщащуюся на груди короткую майку со смелой надписью. Я заметил пирсинг на вязи открытого пупка. Пули больших, чем у Милы грудей. Прелестные обильные пугливые веснушки вокруг маленького носа и маленьких чёрных глаз. Узкий лоб правильного обыкновенного лица, хлипкая шея. Девушка стройная узкая худая. Ярко накрашенные ногти в прорези пластиковых шлёпок. Девушка приятно улыбалась. Звали её просто без выкрутас. Чем-то она напоминала Милу, как та – маму. Снова защекотала непонятная тайна.
Под предлогом моего знакомства с Наташей, Мила отвела нас в мансарду, представлявшую третьей этаж. Здесь она торопливо нас похмелила двумя бутылкам марочного крымского. Спустились мы изрядно повеселевшими. Быстро грубо докопали огород, заслужив шутливо
8
угрюмое замечание отца, что, будь мы в армии, за подобное качество вскапывания, он заставил бы нас отжаться по пятьдесят раз. Нам позволили пойти к Волге, где ещё пару часов мы сидели на берегу, забавляясь киданием камней на счёт блинов. Камни ныряли и выпрыгивали вон. Мы хохотали, не сразу заметив невдалеке расположившиеся удочки полковника с подвязанными к
леске колокольчиками. Сначала мы заслужили новое замечание, потом полковник смягчился. Он
заявил, что осетры днём всё-равно не берут, вытащил блесны, приманки-живчики, благословив купание. Вода бодрила. Кровь от кожи отхлынула внутрь. Когда вышли из воды, снова прилила. Мы вытирались махровым полотенцем, одним на троих с полковником, и хохотали. На обед нас
ждала уха из вчерашней рыбы, мозг выедающей вкуснятины из осетровых, судака, налима, сома. Пили водку. Наташа не отставала от сложившейся компании. Мила толкала меня под столом коленками, дабы я оказывал внимание новоприбывшей. Отец, мать и Мила бурно свободно болтали. Мы стеснялись. Один раз мать Милы назвала меня чужим именем.
После обеда стремительно смеркалось. Полковник с женой ушли к соседям. Мы с Наташей сели на пороге. Мила и Юра с бутылкой водки и морсом ушли к берегу, уселись на бок перевёрнутого баркаса. Я сидел с коротко знакомой девушкой, не испытывая никаких чувств. Притворно пытался обнять. Она отодвигалось. Я чувствовал физическое влечение и ничего личного, именно к ней направленного. Наташа много по-мужски пила и говорила, что приехала на дачу вынужденно. О приезде попросила Мила, её начальница в бюро. Просьба Милы в бюро считается приказом. Отказ способен вызвать придирки, проблемы на работе, поэтому с Милой лучше не связываться. Велела приехать и кокетничать, значит надо ехать и кокетничать там, где укажет. С кем – назовёт. Часто она диктует, как одеться, макияж. Наташе нет восемнадцати. В бюро родители устроили по-блату, сделав Миле хороший подарок. Наташа боится потерять место. Я уже не мог пить, а Наташа пила и наливала мне тёплую водку.
Я смотрел на спины Юры и Милы. Среди них внешне царила идиллия. Они выпивали, курили, болтали. Перед ними з широкой русской рукой умирал в огнях сверкавший огнями город. Роскошной старой красавицей он давал предсмертную иллюминацию под алым шаром заката. Одинокая фигура полковника прошла по берегу закинуть донки. Я уснул на плече у девчонки, мечтая и видя во сне, чтобы Юра показал себя Миле страшным, чудовищным, таким, каким я видел его иногда, совершенно пьяным, с вытаращенными пустыми глазами, когда, сжимая кулаки, он накидывался на меня, хрипя и плюясь, требуя привести друга – Сашку, потому что я, стоящий перед ним, не я.
4
Юра всячески манкировал Милой. В курилке при мужском туалете он во всеуслышание поведывал, как она водит его в рестораны, платит за него, покупает одежду, дорогие подарки. Россказни Юры бесили меня. Не выдержав, я позвонил Миле, предлагая встретиться. Я поставил цель открыть мне глаза. Мила пригласила меня в дорогой ресторан. Стояли будни. Вечер. Мила заказывала, и я представлял, как это бывает с Юрой. Пьяненькая, она читала мне сентиментальные стихи классиков, приглашала танцевать, игриво оглядывала немногих окружающих. В тот вечер она предпочла шампанское. Мешала в бокале железкой от пробки, выпуская газ. По-обыкновению, она вела себя чересчур раскованно, что одновременно будировало и не принималось мной. Серое вечернее платье, золотое колье сердечками, вырез, удлинявший шею. Волосы собраны наверх и зачёсанные висюльками поперёк ушей, из мочек которых блестели жёлтые камни. Мила говорила, что хочет ребёнка. Выбор избранника, способного стать отцом, весьма не определён. Ей нравятся и полуопытные красавцы-юнцы с пушком на губах и стареющие мужчины с первой сединой. Она украдкой указала на сорокалетнего мужчину в компании за соседним столом. Седина узкими перьями пробивалась