Подъехали к озеру. Грязно – зеленая вода накатывала на глинозем берега. Пахло тиной, плесенью, рыбой. Ю, У и Майер пошли к лодочной станции, пока роботы вытаскивали, устанавливали и настраивали регистрационный прибор. Вместе с платформой прибор перенесли на катер. Колеблющиеся усики закачались над водой, поднялись к небу, опали и растеклись над водой, словно вынюхивая тайну волн. Сопротивление воды подбрасывало катер. Он прыгал, поскрипывал фальшбортом. Ученые держались за поручни улыбаясь летевшим в лицо брызгам, ветру. Чувство доисторической радости охватило исследований. Они представлялись героями Великих открытий середины 23 века, когда телефоны уже как сто лет вставили в голову, но еще позволялось отключиться, на какое-то время оказаться вне зоны сети. Сейчас каждый управлялся самостоятельно выбранной системой, что называлось защитой свободы воли.
Подплыли к небольшому острову. Выгрузили прибор. У подошел к экранам, нажал на кнопки управления. Опавшие усики поиска воспряли и протянулись к озеру, что-то чувствуя, не передавая, не регистрируя. Датчики молчали, когда над озером застелился сначала легкий, потом
13
все более густевший молочный. Вдруг из него выписалась гигантская фигура андропоида – маяка, меж ногами которого потекли весельные триеры и парусники. Стрелки приборов закачались, уверенно уходя в красное поле. Треск помех оглушил. У закрутил ручки приборов, чтобы остепенить ультразвук. Линда выхватила фотоаппарат, защелкала серией. Мигали вспышки. Факел в руке гиганта искривился, ниспал к поверхности озера и по кривой пошел на остров. Завороженные его приближением местные сопровождающие оцепенели завороженные. Потом они почувствовали вал засухи, жар. Кожа лица побагровела, волосы вспыхнули. Люди в ужасе побежали в камыши. Окунулись в воду. Нужда в воздухе заставила вынырнуть. Факел уже прошел над головами, но камыш горел. Тяжелым смрадом пожарища накрыло прибор. Лопались провода. Трещины изрисовали экраны. Линда с опаленной щекой сидела под платформой,
листая снимки. Ничего. Каждая фотка оказалась засвеченной. У лежал без сознания рядом с операторским креслом. К нему подполз У, высвобождая из санитарной сумки, принесенной с
лодки, дыхательную маску. Кожа кисте рук У вздулась багровыми пузырями с синим экссудатом, щеки лопнули желтым жиром и кровоточили, черные волосы вылезли, свернулись опаленными кудрями. Нагревшийся воздух быстро остывал. Люди с тревогой смотрели в простор озера. Воды уходили за горизонт. Ничто не нарушало покоя. Он казался еще жутче от пронесшейся катастрофы. Человек – маяк и корабли исчезли. Прибор не работал. Раненых и обожженных вели на катера.
12
Прошло три года. Небытие более никак не проявляло себя. Выступление У в комиссии ООН закончилось провалом. Ни ему, ни У, ни Майер финансов более не выделяли. Ничто полагали явлением атмосферы, миражом, а то и фейковым артефактом, ставившем целью формирование и расхищение бюджета. Ю и У заподозрили в мошенничестве. У уехал в Тайбэй, а Ю с Линдой вновь подался в Африку, где засвидетельствовали новую активность невещественного.
Свежим утром он пошел по каменистой дороге, огибавшей останки имперского города на красный холм предгорья Атласа. Дорога вилась белой лентой. Молчали кустарники, но Ю, знавший повадки несуществующего, чувствовал его незримое присутствие. Оно таилось в мороке воздуха, восходящим нагревающимся потоком, стелящимся по-над дорогой. Ю обошел арку без поперечного бруса, иссохший колодец, перешагнул через выбоины от древних колес в тракте, мимо форума шагнул к отхожему месту. Четверть сотни ячеек протянулись в два ряда. Ю, подняв платье, уселся на очко, забыв об оспе, кори и чуме, опустошившей для вандалов город. Перед собой он видел наскальные надписи посетителей, граффити в стиле архаика Бэнкса. Легкий порыв воздуха задел плечо Ю. Он поднял глаза и заметил серебристый дрон, спускавший со стороны солнца. Дрон то вылетал из золотого сияния, то вновь прятался в нем. Ю оправился, прикрыл глаза ковшиком ладошки и взбежал по осыпи холма. Он продолжал вглядываться в игру солнца. Сноп света рассыпался искрами. Десять или двенадцать дронов летели прямо на него. Неслышимый ультразвук раздирал перепонки.
Загнав себя на вершину холма, Ю теперь искал, где спрятаться. Внизу лежал желто – коричневый брошенный город. Руины зданий безразлично немели. За аттиком с рыжим высохшим мхом виднелся синий автобус. Там сидели остальные и Линда. Ю надеялся, что кто-то выйдет. Не вышел никто. Меж тем серебряные дроны закружили над ним. Ю кинулся вниз. Повернулся спиной и почувствовал сильнейший удар по затылку. В глазах потемнело. В смеси внутренней тьмы и набиравшего силу ослепительного полудня он видел рой дронов, атаковавших его. Они старались сбить с ног, искромсать, разорвать. Ю замахал руками, потом закрыл ладонями лицо, прикрыв грудь локтями. Со стороны он производил трагикомическое впечатление женщины, осажденной взбалмошными птицами. Но в стимфалийских птицах гнездилась злая воля, а здесь – внепланетный разум, если не подобие инстинкта.
14
Нападение прекратилось столб же быстро, как и началось. Когда подошли Линда и другие, лишь разрывы одежды, синяки и ссадины могли подтвердить истинность происшедшего. Ни единого обломка дрона. Молчали развалины, небо наливалось синью, где редко пролетали орланы.
13
До нас доносились отголоски проявления инобытия. Из новостей мы слышали, что в Африке появилась какая – то непонятка. Ничего чудного, после того, как она миллион лет назад родила homo erectus. Случайно, переключая каналы, я натолкнулся на заседание комиссии ООН, где
закрыли исследование двух китайских спиритов. На нашей жизни Ничто не отражалось.
Накануне экзамена по оперативной хирургии мы опять зависли на заволжской даче полковника. Снова мрачный алкоголь. Юра с Милой под лодкой, откуда вырываются снопы табачного дыма,
и я с пьяной несовершеннолетней, пьющей как сапожник, но не дававшей мне шлюшкой, то в стороне, то на киле той самой лодки. Со злости я порвал ей трусы, а по пьяне потерял часы.
Наутро понедельника мы с Юркой потянулись в комплекс СМП сдавать оперативку. Катер ли застрял, проспали ли, несомненно изрядно бухнув, но когда мы поднялись на кафедру, экзамен уже закончился. Юра, ничего не знавший, или взбодрился, или упал духом. Меня заботило, как бы не выдаться запахом перегара. Тем не менее я отчаянно пошел искать препода.
Разыскав тридцатилетнего пофигиста ассистента, я попросил принять экзамен, объясняя, “что учили с товарищем до последнего, легли около трех, потому и опоздали”. Препод посоветовал в следующий раз “каждому ложиться около одной, тогда не опоздаете”. Он открыл учебную комнату, где мы бросили вещи. Повел по коридору к палатам. В первой оставил меня, дальше повел Юру. По дороге он ему сетовал, что мы больше похожи на вышедших из бара, чем на оторванных от ночных бдений над учебниками, разве что, подобно Авиценне, мы взбадривали себя вином.
Моя задача состояла в выставлении диагноза. Подойдя к выделенному пациенту я ни мало не сумляшеся спросил, что ему ставят. Пятидесятилетний работяга отвечал: карбункул. Я попросил показать. Протуберанец жирной гнойной кляксы торчал меж лопаток. Головка вулкана созрела к извержению. Вернулся препод и спросил о заключении. Я ответил верно. Он спросил, чем отличается карбункул от фурункула. Я снова не ошибся. Меня вернули в учебную комнату. Заставили взять экзаменационный билет из неубранной россыпи на столе. Первый вопрос касался вариантов хирургических операций по поводу паховой грыжи. Препод пошел за Юрой, а я обратился к плакатам, сложенным в углу. Найдя схемы операций на паху, я развесил их на шпендики над доской. На другую доску я развесил плакаты с инфо по второму и третьему вопросов.