Ровно через год «полупризнанный герой», не дождавшись согласия начальства, «осмелился» на петлю, доказав всему миру истинность своей идеи: «в воздухе везде есть опора», и стал всемирно известным летчиком. Но целый год до того ушел на опыты, расчеты, на то, чтоб приучить самолет (и себя!) к увеличению кренов при виражах от 45 до 85 градусов, когда крылья становились почти вертикально к земле и не хватало лишь пяти градусов до прямого угла…
У мотористов и механиков, следящих за его полетами-опытами, вырывались крики ужаса и восторга, когда Нестеров, остановив мотор и уловив момент, при котором самолет вот-вот должен скользнуть на крыло или спарашютировать, выправлял его, и каждый раз из все более критического положения.
Все было давно готово к выполнению петли, о которой уже год с гатчинских времен шли пересуды среди летчиков, и вдруг газетное сообщение: «Французский спортсмен летчик Пегу совершил «мертвую петлю». Значит, Франция — первая в покорении пятого океана?
Это был черный день в жизни Нестерова.
Но вскоре газеты принесли подробности и схему полета Пегу — он выполнил полет, траектория которого напоминала букву S, то есть лишь начало петли, задуманной Нестеровым.
И вот 27 августа (9 сентября по новому стилю), так и не получив согласия начальства, не предупредив коллег, Нестеров решил проверить свой расчет.
«Было жутко только решиться, но как только я закрыл бензин, чтобы перейти в планирование, мне сразу стало легко, и я занялся своею работой.
Наклонив «ньюпор» почти вертикально, я начал планировать, следя за высотой, чтобы иметь запас на случай неудачи. Примерно на высоте 600 метров начал выравнивать самолет и, когда он начал переходить горизонт, открыл бензин. Мотор очень хорошо заработал, самолет полез в небо и начал ложиться на спину… Одно мгновение мне показалось, что я слишком долго не вижу земли, но… чуть больше потянув за ручку, я увидел землю… Закрыв бензин снова и выровняв самолет, я начал планировать к ангарам.
Во время этого десятисекундного полета я чувствовал себя так же, как при горизонтальном полете с креном градусов 70–80, то есть ощущал телом поворот машины, как, например, лежа в поезде, чувствуешь телом поворот поезда. Сидя несколько мгновений вниз головой, я не чувствовал прилива крови…»
Это рассказ испытателя, ученого-экспериментатора, знающего, что за ним пойдут другие и этим другим нужно передать умение, уверенность — проложить дорогу.
В рассказе впервые проскользнула правда о не очень крепком здоровье Петра Николаевича: «Я очень малокровный, стоит мне немного поработать в кабине «ньюпора», и от прилива крови — сильное головокружение…»
На беду, газетчики опубликовали эту фразу и сделали тайное явным. Но — спасибо им! Зная об этом, еще большее преклонение испытываешь перед человеком, который, несмотря на физическое недомогание, превозмогал себя силой воли и выбрал профессию, где превозмогать приходилось постоянно, ежедневно. Не смог этого только однажды — при таране… Но при «петле» малокровие не помешало — она вышла в небе красивой, четкой — полный круг, как по циркулю. Первенство в рождении высшего пилотажа осталось за Россией.
Но боже, какой разноречивой была оценка этого поворотного момента в развитии мировой авиации!
Полковник Найденов писал в журнале: «Полет поручика Нестерова обнаружил отвагу, но в нем больше преобладает акробатизм, чем здравый смысл… Он был на волосок от смерти и с этой стороны заслуживает порицания и наказания… мне лично кажется справедливым, если Нестерова поблагодарят за смелость и посадят под арест на 30 суток».
Директор французской фирмы «Ньюпор» вместо благодарности за рекламу своего самолета, выдержавшего жестокие испытания «мертвой петлей», недовольно сообщил прессе: «Проблемы устойчивости «мертвая петля» не решает… Эта самая существенная задача авиации будет решена лишь с изобретением самолета, который нельзя будет повернуть в воздухе ни по воле ветра, ни по воле летчика… Не надо искушать самолюбия или честолюбия тех, кто не обладает всеми талантами Нестерова…»
«Кто не обладает…» — эта шпилька заставила смельчака авиатора Пегу тут же, изучив петлю Нестерова, совершить похожую. «Циркач, трюкач, русский Пегу», — называли Нестерова в прессе. В ответ — твердое и решительное слово Нестерова в «Санкт-Петербургской газете»: «В некоторых газетах появилась обидная заметка: «Он рисковал собой и аппаратом без разрешения начальства!» На это я должен заметить, что я не зеленый юноша, служу офицером восьмой год. Имею жену, двух детишек и мать, которой по возможности помогаю. Следовательно, рисковать собой для получения кличек вроде «русский Пегу» и т. п. мне не приходится». Далее Нестеров объясняет разницу между своим полетом и полетом Пегу: «Меня в полете центробежная сила прижимала к сиденью, и аппарат упирался вверх о воздух. Пегу центробежная сила выбрасывала из аппарата, а самый аппарат упирался вниз обратной стороной крыльев: бензин у него вытекал, и мотор не мог работать».