А потом отвел в сторону оружейников и спросил:
— Кто готовил пулеметы? — И добавил совсем по-ребячьи (было-то ему всего 23 года!): — Вот ка-ак дам по шеям!
— Так ведь боеприпас кончился, командир! — опешили оружейники.
— Не боеприпасы! Это я вас прикрыл! Ну-ка, разберите пулеметы, разгильдяи! Чуть не угробили!
Петр оказался прав — не сработали «шкасы». Но узнавший о том командир полка не добился от Петра признания. Однако в оперативной сводке штаба ленинградских военно-воздушных сил осталось для истории вот это сообщение: «Летчик 158-го истребительного авиаполка Петр Харитонов, ведя воздушный бой с вражеским бомбардировщиком «Юнкерс-88» в районе юго-западнее Пскова, попал под огонь воздушного стрелка противника. Машина младшего лейтенанта Харитонова получила повреждения, отказали пулеметы. (Получается, вроде как от огня противника отказали. Такое объяснение придумали штабисты. — Л. Ж.) Тогда летчик подвел свой истребитель И-16 к хвосту бомбардировщика и воздушным винтом отрубил ему руль высоты. Лишившись управления, фашистский бомбардировщик врезался в землю. Харитонов дотянул до аэродрома и благополучно посадил свою поврежденную машину».
Петр Тимофеевич, единственный из трех первых кавалеров Золотой Звезды довоевавший до Победы, вспоминал в послевоенном интервью Н. Алексееву, однополчанину, ставшему журналистом: «Не патроны тогда у меня кончились, а пулеметы не стреляли!.. Да уж, ладно, слушай по порядку. Патрулирую я на «ишачке», вижу одиночный Ю-88. Вспомнил совет одного капитана из оперативного отдела: «Бей по наиболее уязвимым местам!» Атакую и прицеливаюсь по бензобаку. Но не стреляют мои пулеметы. И вдруг — что за черт! — противник, дымя, идет на снижение. Перезаряжаю пулеметы и снова атакую. Опять пулеметы молчат, а фашист все снижается, оставляя за хвостом полосу дыма. Догадался я, что включили они форсаж моторов, хотят обмануть меня, имитируют, будто подбит самолет и вот-вот рухнет. Ну, думаю, не на такого напали. Иду еще раз в атаку и вижу, что метрах в пятидесяти — семидесяти от меня выровнялся бомбардировщик и уходит туда, откуда пришел. Разозлился я страшно и решил таранить… Подобрался к хвосту «юнкерса». Расстояние сокращается с каждой секундой. Сбавил скорость, прикинул, куда ударить получше, и винтом обрубил ему рули глубины. Тут уж бомбардировщик действительно пошел к земле. Трое из экипажа сгорели, четвертый выбросился с парашютом, его в плен взяли. Он-то и показал: экипаж состоял из опытных асов, за бомбардировку городов Англии и Франции все имели Железные кресты. Ну, а я, как говорится, на родную землю без потерь приземлился. Многому меня научил этот бой, и прежде всего тому, чтобы хорошо проверить себя, готов ли ты к встрече с врагом.
— Но почему же тогда, в сорок первом, не рассказывал об этом?
— Знаешь ведь, какие были тогда доводы: «Наше оружие не должно отказывать в бою». Скажи, что пулеметы не стреляли, подорвешь веру в силу нашего оружия. А если разобраться — кто виноват? Виноват был разгильдяй, плохо подготовивший его к бою. Наложить бы взыскание на такого оружейника — другим предупреждение. Да я рассуждал примерно так: не все ли равно, как сбит фашист, важно, что сбит и никогда больше не будет угрожать Ленинграду».
О таране Степана Здоровцева поведал ленинградский журналист Н. Петров, восстановивший события по рассказам однополчан.
Утром 28 июня на боевое задание вылетало два звена «ястребков» — на юг, для прикрытия железной дороги, по которой двигались эшелоны с нашими войсками. Только скрылись из виду, как завыла сирена: тревога, приказ на вылет.
Набрав высоту, Степан увидел на горизонте три точки — к нашему аэродрому шла тройка «юнкерсов». Заметив «ишачка» Степана, сбросили бомбы, не доходя до летного поля, и легли на обратный курс.
Степан кинулся вдогонку, благо скорость И-16 на высоте в шесть тысяч метров позволяла догнать тяжелые бомбардировщики. Здоровцев занял исходное положение для атаки и дал очередь по уходящему «юнкерсу». Рановато, не достал! Зато «юнкере» стал огрызаться не на шутку. Здоровцев поспешил найти «мертвый конус» позади бомбардировщика, не простреливаемый его пулеметами, и прицельно сразил первого и второго стрелков. А когда навел прицел на кабину летчика — пулеметы замолкли.
— А что оставалось делать? — объяснял он потом в полку. — Не упускать же стервеца, чтоб снова разбойничал! Подвел «ишачка» к хвосту бомбёра, взял ручку управления на себя и секанул, как саблей! Да, видно, очень уж хотел на «ишачке» домой вернуться — не слишком сильно секанул, летит, стервец, покачиваясь. Тогда я уже от души секанул…