— Фрэнк, мне нужно спросить тебя кое о чем. — Я так нервничаю. Что бессмысленно. Это всего лишь Фрэнк. Он мне почти как отец.
— Давай. О чем ты хочешь меня спросить?
— Я… хм… я открыла тот конверт, что ты мне прислал. С письмом от мамы.
— Да? — Он снова отстраняется от трубки и откашливается. — И о чем оно было?
— Ну, далеко не о ее мечтах и надеждах на мой счет. В нем было странного. Не знаю, стоит ли верить тому, что там написано. — Я беру в руки письмо со знакомым почерком. Один лишь его вид заставляет меня содрогнуться. — Мама написала, что во времена учебы в колледже, когда она работала в политической кампании, на нее напал мужчина. Она написала, что он… хм… он ее изнасиловал. Вот почему я звоню.
Я слышу какой-то непонятный звук, похожий на падение телефонной трубки.
— Фрэнк? Ты тут?
Вновь появляются помехи, а потом он снова подает голос.
— Что еще было в письме? — Его голос кажется сердитым.
— Она написала, что мужчина бросил ее почти в предсмертном состоянии на обочине, и что, когда она очнулась в больнице, ее словам никто не поверил. Даже полиция. И врачи. Никто. А потом стали поступать телефонные звонки с угрозами.
Фрэнк молчит. Слышно только его тяжелое дыхание.
— Она написала, что этот кто-то намеренно подстроил взрыв в доме ее родителей. Но насколько я помню, ты говорил, что они погибли при пожаре. Разве не так?
Его дыхание учащается, из-за чего он вновь закашливается.
— Фрэнк, ты меня слышишь?
— Да. — Он прочищает горло.
— Так что скажешь? — Он не отвечает, и в животе у меня все завязывается узлом. — Почему ты молчишь?
Тишина продолжается. Я гадаю, не упал ли он в обморок, но затем до меня вновь доносится его тяжелое дыхание.
— Фрэнк, ты все это знал?
Очередная долгая неловкая пауза, после чего он наконец-таки отзывается:
— Да, Джейд. Я обо всем знал.
— Что? — Спиной к стене я оседаю на пол, продолжая сжимать письмо.
— В то время мы с твоей мамой дружили.
— Я знаю, что вы были друзьями, но в письме говорится, что больше она никому не рассказывала. Ну, она сообщила полиции и врачам, но ей никто не поверил. — Я бегло перечитываю письмо. — Она пишет, что единственными людьми, с которыми она поделилась, были ее родители, психолог и… — я нахожу абзац и читаю его еще раз — …и журналисту в газете. — Меня пронзает догадка. — Этим журналистом был ты?
— Прежде всего я был ее другом, Джейд. Потому она мне и рассказала. Но, да, я был журналистом. Работал в газете, освещал выборы. Твоя мать надеялась, что я смогу убедить редактора напечатать ее историю и тем самым заставить того типа признаться. Но у меня ничего не вышло. Не было доказательств. За все прошедшие годы я никому и никогда не рассказывал историю твоей матери.
— Но все, кто знал, или хранили молчание, или были… — Я переворачиваю письмо.
— Убиты. — Его голос холоден. Это даже не похоже на Фрэнка.
В телефоне стоит тишина. Я с трудом обретаю голос.
— Значит, мои бабушка с дедушкой… это был не несчастный случаей?
— Нет. Тот человек знал, что они не станут молчать. К тому же их гибель была предупреждением для твоей мамы, чтобы она держала рот на замке.
— Почему он просто не убил ее? Не понимаю.
— Я тоже. Никогда этого не понимал. К счастью, он не узнал, что она обо всем рассказала мне. Иначе сейчас я бы наверняка с тобой не разговаривал.
— Фрэнк, ты меня пугаешь. Что случилось в действительности? И почему ты никогда не рассказывал мне правду? — Теперь у меня дрожат руки, и письмо падает на пол.
— Я не предполагал, что твоя мать станет втягивать тебя во все это. Если б я знал, что в том письме, то никогда бы… — Он замолкает.
— Никогда бы что? Не отдал его мне? — Я поднимаюсь на ноги. Во мне вновь бурлит гнев. — Почему ты скрывал это от меня?
— Все в прошлом, Джейд. И пусть там оно и остается. — В его тоне звучит решимость и почему-то угроза.
— Да что с тобой? Почему ты себя так ведешь? Объясни, что произошло. Моя мать была сумасшедшей, значит половина написанного наверняка неправда, верно?
— Там все правда. И твоя мать была в здравом уме, когда писала тебе письмо. Тогда она еще не начала выпивать. Она была такой же адекватной, как ты и я.
24
— Тогда что с ней произошло? Как она стала тем человеком, с которым я выросла? Все из-за того, что он с ней сделал? Или потому, что ее прозвали лгуньей и угрожали ей, если она расскажет правду? Я не понимаю. Только это хоть как-то оправдывает ее поведение. Она просто не выдержала, да?