— Как глаза. Красивый цвет.
— Угу.
Девушка потрогала корпус машины и на какое-то время задумалась о чем-то своем. Помолчав с минуту, она спросила:
— Мальчик, а ты чай с ромашкой будешь?
— Конечно, буду! — обрадовался Олег и даже подпрыгнул.
— Тогда залезай в машину.
Она достала брелок сигнализации, разблокировала двери и жестом пригласила внутрь. Олег издал звук, напоминающий тот, что издают коты, когда им почесывают за ухом:
— Уррлр… А за рулем можно посидеть?
— Можно. Залезай.
Олег открыл дверь, забрался на сидение и с упоением положил руки на руль.
— Вот это да! — он склонился над рулем и понюхал. — Кожаный. — Правой рукой он дотронулся до переключателя скоростей и взвизгнул от переполнявших эмоций.
Девушка тем временем извлекла из бардачка в точности такой же стаканчик, какой отправила в урну у лавки, положила в него пакетик чая и залила кипятком из автомобильного чайника.
— Держи.
Олег обеими руками взял чай.
— Вот это да! — повторил он. — У Вас в машине прямо дом! Жить можно.
Девушка засмеялась:
— Ну почти дом. Только ванной нет. Но ты прав, я иногда в ней ночую, когда домой идти неохота. Заднее сиденье раскладывается, места полно. У меня с собой всегда одеяло и подушка есть.
— А родители не ругаются?
— Ну что ты. Я ведь не с родителями живу, с парнем своим.
— А-а-а, понятно. С мужем, — протянул Олег.
— Как-то так, да. Вроде того.
Они замолчали. Олег медленно пил горячий чай, ощущая, как он стекает внутрь, шмыгал носом и любовался салоном нежно-апельсинового цвета. Девушка просто смотрела в лобовое стекло с отсутствующим видом. Постучав ногтем по приборной доске, она, все так же глядя прямо перед собой, сказала:
— «Авиамоторная» — это в частном секторе. У родителей дом на Туристской. Я родилась и выросла в том районе. Там еще маленький запасной аэродром рядом. И разные питомники. Есть какие-то для растений, какие-то — для животных. Мне не разрешали ходить туда. А тебе там чего?
Олег очень смутился. Он покраснел, плотно сжал губы и сдавил стаканчик так, что он хрустнул.
Девушка повернулась к нему.
— Секрет у тебя, да? Ничего, у каждого есть секреты, — она тяжело вздохнула.
— Не то, чтобы секрет. Просто это такое… я только брату рассказал, — потупился Олег. — Я и сам боюсь.
— Хочешь мне рассказать?
Олег посмотрел на дно стаканчика, где оставалось еще немного чая.
— Пожалуй. Я собаку своей мамы нечаянно постирал в стиральной машине. Прямо до смерти. И она у меня в рюкзаке теперь. Я еду на «Авиамоторную», чтобы спросить в приемнике, не дадут ли они мне похожего щенка. Взаймы, скажем. Я очень боюсь, что родители расстроятся, что я не справился с маленькой собакой. А ведь еще большую сам просил все детство, — по его щекам покатились слезы. — Вы ведь не считаете, что я специально ее убил, просто потому что она страшная? Лысая и страшная…
Девушка приоткрыла рот. Она несколько раз моргнула и лишь потом выдавила шепотом:
— Нифига себе. Ого! История, однако… А какая порода была?
— Ксоло… дальше не помню, — Олег вытер мокрые глаза рукавом и допил чай. — Жалко ее так… Хоть она и не моя была.
— Ксолоитцкуинтли, — закончила девушка. — Их «ферма» в нескольких кварталах от дома родителей. Несколько моих подруг прямо с ума посходили по ним. Таскают на все вечеринки их в сумках, пока те щенки еще. Потом-то они подрастают. Дорогое удовольствие.
— Дорогое, — буркнул Олег. — Вот и не могу купить. По правде, я совсем не верю, что мне взаймы дадут такую собаку, но как иначе — не понятно. Надо попробовать.
— М-да-а-а, — протянула девушка. Она откинула голову назад и уставилась на полоток машины.
Олег поерзал.
— А можно я тоже спрошу?
— Ага, спроси.
— Почему Вы приезжаете так далеко помолиться? Почему сюда? Я думал, молиться можно в любой церкви.
— А тут все просто, — не отрываясь от потолка, ответила она. — Тут батюшка клевый, такой душевный, такие проповеди читает — закачаешься. Мне подруга посоветовала на его представления ходить. Говорит, послушаешь и почувствуешь себя, будто что-то очень значительное для своей души сделала. Только я хожу-хожу, вот уже полгода, наверное, — девушка наморщила нос и поджала губы так, будто была обижена на весь белый свет. — Чертову кучу времени потратила. Мне проповеди-то нравятся, и даже, как поют. Только я ничего не чувствую. Светик, подруга та, я ей завидую. Приезжает такая раз в месяц: всем поулыбалась, в платочке перед алтарем посидела, за грехи батюшку попросила, а потом в глазах — аж огонь. И живет себе дальше, тусуется. Значит, нашла что-то, зацепило. Всем говорит, сил ей там прибавляется. А мне, парень, ничего не прибавляется, или не понимаю я, о чем слушаю. Врет она, поди, а, может, и нет.