— Может быть, — ответила она. — Ты так гордишься тем, что убил медведей. Никто из наших не убивал столько медведей.
— Я сомневаюсь, чтобы Ходуна можно было убить стрелой. Может, его вообще нельзя убить.
— Может, вообще нет никакого Ходуна, — сказала девушка. — Тебе не приходило в голову? Уж, конечно, если бы он был, мы бы его видели или слышали. Наши бывают далеко на западе, у самых гор, и дошли бы какие-то слухи. А кстати, почему же все эти годы ничего не было известно о твоем народе? Те, кто живет и этом доме, веками разыскивали других людей, проверяли самые разные слухи.
— И наши тоже, как мне говорили, поначалу. Сам я, конечно, об этом только слышал — так, в разговорах. Мне только двадцать лет.
— Мы с тобой одного возраста, — сказала Вечерняя Звезда. — Мне девятнадцать.
— Среди нас мало молодых, — сказал Дэвид Хант. — Нас вообще немного, и мы так часто кочуем…
— Мне странно, что вас мало. Если вы такие же, как мы все, то вы живете очень, очень долго и совсем не болеете. Из одного маленького племени мой народ вырос до многих тысяч. Из немногих людей в этом доме среди звезд сейчас тысячи. И вас должны быть тысячи. Вы должны быть сильны и многочисленны…
— Мы могли бы быть многочисленны, — сказал он, — но мы уходим прочь.
— По-моему, ты говорил…
— Не к звездам, как те, другие, а по воде. Какое-то безумие заставляет многих из нас уплывать по воде. Они строят плоты и отправляются вслед за заходящим солнцем. Так было много лет. Я не знаю почему; мне никто не говорил.
— Может быть, убегая от Ходуна.
— Не думаю, — сказал он. — Вряд ли те, кто уплывает, знают, почему они плывут или даже что они вообще уплывут, пока их не охватит безумие.
— Лемминги, — проговорила Вечерняя Звезда.
— Что такое лемминги?
— Маленькие животные. Грызуны. Я про них однажды читала.
— Какое отношение лемминги имеют к нам?
— Я не уверена, что имеют, — сказала она.
— Я убежал, — продолжал он. — Я и старый Джоуз. Мы оба боялись огромного пространства воды. Мы не хотели плыть, если поплывут те немногие, кто остался. Если мы убежим, сказал он, безумие может нас не затронуть. Джоуз видел Ходуна, дважды, после того как мы убежали, и мы снова стали убегать от Ходуна, очень быстро и далеко.
— Когда Джоуз видел Ходуна, ты…
— Нет. Я никогда его не видел.
— Как ты думаешь, остальные люди уплыли? После того, как вы с Джоузом ушли?
— Не знаю, — сказал он. — Джоуз умер. Он был очень-очень стар. Он помнил, как исчезли Люди. Он уже тогда был стариком. Однажды пришел день, когда его жизнь иссякла. Думаю, он был доволен, не всегда хорошо жить слишком долго. Когда живешь слишком долго, то слишком часто оказываешься одинок.
— Но ведь с ним был ты.
— Да, но между нами было слишком много лет. Мы хорошо ладили и много разговаривали, но ему не хватало людей таких же, как он сам. Он играл на скрипке, я слушал, а койоты сидели на холмах и пели вместе со скрипкой. Ты когда-нибудь слышала, как поет койот?
— Я слышала, как они лают и воют, — ответила она. — Но никогда, как поют.
— Они пели каждый вечер, когда старый Джоуз играл. Он играл только вечерами. Там было множество койотов, и я думаю, они нарочно приходили слушать и петь с ним вместе. Иногда приходила целая дюжина, сидели на вершинах холмов и пели. Джоуз говорил, что уже не может играть как надо. Пальцы уже не такие ловкие, и рука, водившая смычок, отяжелела. Я чувствовал, как к нему подбирается смерть, как она вместе с волками стоит на вершине холма и слушает его скрипку. Когда он умер, я выкопал глубокую яму и похоронил его, а скрипку положил рядом, потому что мне она была не нужна, а я подумал, что ему бы это понравилось. А потом несколько дней стаскивал камни и заваливал могилу, чтобы волки не смогли до него добраться. И все это время я не чувствовал себя одиноким — мне казалось, я все еще с Джоузом. Но когда я закончил, я стал одинок.
— Ты мог бы вернуться и отыскать свой народ.
— Я думал об этом, — сказал он, — но я понятия не имел, где они, и к тому же по-прежнему боялся безумия, которое может погнать меня с ними вместе по океану. У меня было чувство, что оно меня не поразит, пока я один. Это… как это называется?.. массовое безумие. И кроме того, что-то у меня внутри все твердило, чтобы я шел туда, где восходит солнце. Я много раз думал о том, что же заставляет меня идти. Казалось, на то нет никакой причины. Это было, словно я что-то искал, хотя и не знал, что же именно. Я встретил в прериях твой народ и хотел остаться с ними. Они бы мне позволили остаться. Но я не смог. Во мне по-прежнему звучал зов восходящего солнца, и мне пришлось от них уйти. Они рассказали мне об этом огромном каменном доме, и я подумал, не его ли я отправился искать. По дороге я встречал много домов из камня, но боялся их. Мой народ никогда не жил в домах. Мы их боялись. Ночью в них раздавались всякие звуки, они были такие пустые, и мы думали, что в них водятся привидения, может быть, призраки тех Людей, которые исчезли.
— Теперь ты здесь, — проговорила девушка. — Надеюсь, ты пока останешься. К востоку ты ничего не найдешь, один только лес. Там живет немного наших, но все равно — один только лес. А этот дом не похож на дома, которые ты видел. Он не пустой; в нем живут. В нем есть ощущение людей.
— Роботы позволят мне жить у них, — сказал он. — Это добрый народ.
— Но они не люди, — возразила она. — Ты захочешь быть вместе с людьми. Дядя Джейсон и тетя Марта, я не сомневаюсь, будут рады поселить тебя у себя. Или, если захочешь, для тебя всегда найдется место в нашем лагере.
— Дядя Джейсон и тетя Марта живут в этом доме?
— Да, но они по-настоящему мне не дядя и не тетя. Я их так называю, но только про себя. Они этого не знают. Дядя Джейсон и мой далекий прапрадед дружат всю жизнь. Они были молодыми, когда все исчезли.
— Возможно, мне придется идти дальше, — сказал он. — Может быть, зов восходящего солнца меня еще не оставил. Но я был бы рад немного отдохнуть.
Я пришел спросить тебя о том, как ты говоришь с деревьями. Ты мне не рассказала. Ты говоришь со всеми деревьями или только с одним определенным?
— Ты, может быть, не поймешь, — сказала она. — Мы живем рядом с деревьями, ручьями, цветами, животными и птицами. Мы с ними одно. И любой из нас может с ними говорить.
— А ты лучше всех.
— Откуда мне знать? Мы это между собой не обсуждаем. Я могу говорить только за себя. Я могу идти лесом или вдоль ручья, и я никогда не чувствую себя одинокой, потому что встречаю так много друзей и всегда с ними говорю.
— И они тебе отвечают.
— Иногда отвечают, — сказала она.
— Ты говоришь с деревьями, а другие отправляются к звездам.
— Ты все еще не можешь в это поверить.
— Я уже начинаю, — сказал он. — Хотя поверить трудно. Я спрашивал об этом роботов, и они мне объяснили, хотя, по-моему, я не все понял. Они сказали, что из всех людей, которые когда-то жили в этом доме, осталось только двое. Остальные среди звезд. Роботы сказали, что порой они ненадолго возвращаются. Это так?
— Да. Сейчас как раз один вернулся. Брат дяди Джейсона. Он принес тревожные известия. Вместе с дядей Джейсоном он сегодня утром отправился в лагерь поговорить об этом с моим прапрадедом.
Я слишком много болтаю, подумала она. Дяде Джейсону может не понравиться, что я рассказываю это совершенно незнакомому человеку, который неизвестно откуда взялся. Просто сорвалось с языка, словно она говорила с другом. А ведь она толком его не знает. Она видела его вчера, после того, как он за ней подглядывал, и второй раз сегодня утром, когда он пришел по дороге из монастыря. И все же она как будто знает его уже много лет. Он просто молодой парень. Что он говорил о многих годах, которые лежали между ним и его старым другом? Может быть, все дело в этом.
Между ними двумя не лежат годы.
— Ты думаешь, — спросил он, — твои тетя и дядя не будут против того, чтобы я пожил здесь? Может, ты спросишь свою тетю?
— Не сейчас, — сказала Вечерняя Звезда. — Она разговаривает со звездами. Она беседовала все утро. Но мы можем спросить ее попозже — или дядю, когда он вернется из лагеря.