Добредя до своего дома, капитан долго не может нашарить дверную ручку — и тут руки обвивают его шею, и губы впиваются в губы. Какое-то время капитан еще колеблется — видать, пытается понять, чье гибкое тело прижимается к нему. А потом все это становится неважно, имеет значение только нежная кожа под пальцами, сладкие вздохи, горячий рот. Проклятая ручка как-то сразу находится, и вот они уже в спальне. Целоваться-то капитан целуется, с такой силой, что они чуть не сталкиваются зубами, и шарит руками по своему ночному гостю, но никаких активных действий не предпринимает. И Дэнна укладывает его навзничь, стаскивает с него и с себя одежду, не забыв достать из кармашка смазку, и садится на него сверху. Тогда только капитана пронимает — он хватает Дэнну за бедра и пытается сам вести, а когда это не получается — просто опрокидывает его ничком на кровать и подминает под себя. Так Дэнну еще не трахали — грубо, в бешеном ритме, и он зажимает зубами уголок подушки, чтобы не завопить в голос. Чтоб он еще когда-нибудь… с пьяным кавалеристом… мамочка! Капитан вбивает его в постель последний раз и содрогается в оргазме. Стоит только измученному Дэнне выползти из-под него, как кавалер Тинвейда бормочет что-то неразборчивое и засыпает.
Морщась от боли, Дэнна находит свою одежду при свете, падающем из другой комнаты, и прихватывает с собой кое-что, принадлежащее капитану, прежде чем уйти. Ему хочется плакать, но слез почему-то нет. В доме своей госпожи он долго сидит под струящейся водой в купальне, глядя в одну точку. На бедре у него цветет роскошный синяк. Дэнна чувствует себя так, будто его поимели, использовали — но ведь он сам этого хотел, разве нет? Может, дело в том, что капитану он совсем не нравится. Не будь капитан так пьян, он и близко бы Дэнну не подпустил.
Ангельские крылья, ну зачем он в это ввязался? Даже удовольствия не получил.
Ну, хоть ясно теперь, за что леди-капитан так любит кавалера Тинвейду.
— Это ваша рубашка, господин. Я ее постирал и погладил.
Капитан Тинвейда открывает пошире дверь.
— Зайди-ка, парень. Тебя зовут Дэнна, так?
— Да, господин. Я оруженосец леди-капитан Лизандер.
— Я помню.
Капитан хмурится, отводит глаза, и видно, что ему страшно не по себе.
— Послушай, Дэнна, я вчера был пьян… — начинает он нерешительно.
— Это только моя вина, господин, — говорит Дэнна угрюмо. — Я это сделал нарочно. Извините. И леди-капитан я ничего не расскажу, не беспокойтесь.
Он поворачивается, чтобы уйти, и капитан Тинвейда удерживает его за плечо. Смущаясь, он говорит:
— Послушай, это я должен извиниться. Я не слишком опытен… с мальчиками. В смысле… наверное, все не очень хорошо получилось, ты меня извини.
— Да нет, нормально, — бурчит Дэнна. — Просто я не в вашем вкусе, да?
Капитан совершенно теряется.
— Ну… эээ… ты симпатичный парень, просто я никогда такими делами не увлекался.
Дэнна вздыхает с несчастным видом.
— Я думал, мы могли бы с вами… иногда… ну, из-за леди-капитан… вы же с ней…
Он уже толком не понимает, что говорит, потому что теперь капитан Тинвейда смотрит прямо ему в глаза, и взгляд у него… голодный и будто бы шальной слегка… И снова захваченный той же силой, которая заставляет действовать, не раздумывая, Дэнна делает шаг и поднимает лицо, и капитан наклоняет голову, и губы их встречаются.
На этот раз они никуда не торопятся. Целуются долго, медленно, лежат в постели голые, прижавшись друг к другу, капитан неловко гладит его по животу, по крепким ягодицам и берет лицом к лицу, прижав ему колени к груди. И при мысли, что так же он брал Лэйтис, Дэнну пронзает острая судорога, и он кончает на несколько секунд раньше капитана.
Лежа рядом с ним, Дэнна думает, что оттраханный мужчина ничем не отличается от оттраханной женщины. Такая же приятная расслабленность во всем теле, в голове звенящая легкость, внизу живота горячо пульсирует кровь, и в промежности мокро и скользко…
Неудивительно, что она не может от этого отказаться.
Всхлипнув, Дэнна прячет лицо в подушку.
— Эй, ты чего? — капитан кладет ему ладонь на плечо, слегка сжимает. — Больно, что ли?
— Она никогда вас не бросит, — шепчет он горько.
— Ты о чем? Ааа…
Капитан встает и начинает одеваться.
— У меня дежурство. Ты ночуй здесь, если хочешь.
Теперь Дэнна понимает, почему раньше Лэйтис называла Тьерри Тинвейду не иначе, как «высокомерный ублюдок». Как он смеет вести себя так, будто между ними ничего особенного не произошло!
Разумеется, вернувшись утром, кавалер Тинвейда застает пустую спальню и аккуратно убранную постель.
Но вечером в его дверь снова стучат, и на пороге — Дэнна. Молча капитан отступает в сторону, пропуская его, и Дэнна идет прямо в спальню, расстегивая на ходу одежду.
До приезда леди-капитан Лизандер они спят в одной постели. Кавалер Тинвейда быстро учится. Должно быть, самолюбие не позволяет ему пренебрегать удовольствием любовника — дня через три он все-таки отдает себе отчет в анатомическом отличии Дэнны от девочки и впервые касается рукой этого самого анатомического отличия. С ним и так было неплохо, а теперь становится чудо как хорошо, и на пике удовольствия у Дэнны вырывается непонятно откуда взявшееся: «Тьерри!.. Ооо, Тьерри!..»
И капитан может сколько угодно напускать на себя невозмутимый вид. Все равно ему нравится держать в объятиях Дэнну — распаленного, голого, вздрагивающего в оргазме, доставлять ему удовольствие, заниматься с ним сексом, делить с ним свой ужин, ловить на себе его игривые взгляды из-под ресниц. Дэнна знает это так же точно, как будто услышал от прорицателя из Фаннешту.
Когда Лэйтис Лизандер возвращается из столицы, ее ожидает большой сюрприз.
Как же хорошо дома! Здесь, в Белой крепости, и солнце по особенному светит, и запах свой, привычный, и белый камень стен под голубым небом словно шепчет: «Здесь твой дом, здесь твоя жизнь… здесь твое счастье!»
Одна из составляющих счастья носится по дому с шальными глазами, кидаясь то разбирать подарки Лэйтис, то складывать ее разбросанную одежду, то подливать ей вина. Леди-капитан ловит Дэнну за руку и тащит на колени, но он со смехом отбивается. Не ребенок уже, чтоб на коленках сидеть… Ангельские крылья, а мальчик как-то незаметно вырос. Кажется, что за время ее отсутствия в нем прибавилось независимости. Шутка ли, две недели один в притоне разврата.
— Дэнна, а Дэнна! — мурлычет она. — Как Симург без степняков, лучше или хуже?
— Лучше! — смеется он. — Не надо полтора дня на лошади трястись.
— Ну, а кто поставил рекорд по скоростному траху, Кунедда?
— Думаю, это лейтенант Джефферсон, когда я ее видел, она удалялась в казарму на плечах у троих солдат из своей сотни.
Лэйтис хохочет.
— А ты, зайка? Хорошо провел время?
И тут он вдруг мгновенно и неудержимо краснеет.
— Силы небесные, Ди! Ты завел себе дружка? Или подружку? Познакомишь?
Он смущенно улыбается и молчит. Лэйтис обнимает его, пробегает ладонями по бокам, по бедрам.
— Сейчас совращу, а кончить не дам, пока не расскажешь все в подробностях.
— Расскажу… и познакомлю… обещаю, только чуть позже, ладно? А как там было, в столице? Ты на Праздник урожая успела?
И Лэйтис расписывает ему в красках столицу, королевский двор, нахальных столичных аристократов, из которых самые нахальные — кавалер Ахайре и его приятели из Академии.
Вечером Дэнна исчезает куда-то, радостный и возбужденный. И тут очень кстати ей приносят записку от капитана Тинвейды: «Жду у себя дома». Какая прелесть. По сравнению с его обычной холодностью — не меньше, чем любовный сонет.
Лэйтис целует его на пороге, не заботясь, что кто-нибудь может увидеть. Сегодня она слишком весела и счастлива, чтобы играть в обычную игру «между-нами-ничего-нет-пока-мы-не-окажемся-в—постели».