— Миша, шо с тобой стряслось? За то, как тебя отделали я уже видел, и имею тебе сказать шо всё будет хорошо. Никаких непоправимых последствий не произошло, и ты уже идёшь на поправку. Но за шо тебя так жестоко избили?
Я пожимаю плечами, мне и самому хотелось бы это знать.
— Ты не знаешь или не хочешь говорить?
Вот блин, доктор называется! Нет чтоб здоровьем пациента интересоваться, так он допрос ведёт как мент какой-то.
— Я не помню.
— Совсем ничего не помнишь?
Я отрицательно мотаю головой.
— А как твою маму зовут ты тоже не помнишь?
— Маму звали Вера Андреевна.
— Почему «маму звали»?
— Она умерла два года назад! — у меня опять потекли слёзы, и я начал всхлипывать.
— Семён Маркович! А у Вас таки Мишенька не плачет?
С возмущённым возгласом моя домохозяйка ловко вклинилась между мной и доктором. Начав одновременно успокаивающе гладить меня по плечам и промокать платком мои слёзы.
— Мишенька, не рви мне сердце. Не плачь за маму, она уже в раю и ей там хорошо.
Доктор возмущённо запыхтел, но смолчал. Спустя пару минут «допрос» продолжился.
— Миша, а где служит твой папа и как его зовут?
— Папа Гриша, но его убили четыре года назад.
Теперь доктор смущённо замолчал сам.
— Семён Маркович, Вы такий добрый, такий добрый, як сам доктор Айболит! Так ласково спрашиваете ребёнка, шо я прямо уже боюсь за то, как вы будете спрашивать ево не ласково.
Голос моей хозяйки прямо так и сочится язвительностью. Но доктор делает вид что не замечает этого и вскоре «допрос» продолжается. В последующие два часа я прочувствовал на своей шкуре, что означает выражение «как партизан на допросе». Но у меня есть железная «отмазка». Если я не знаю, что и как отвечать «дознавателю» то просто пожимаю плечами и говорю, что не помню.
При этом доктор почему-то смотрит на мою повязку на горле и согласно кивает. Позже я узнал, что при удушении часто случаются провалы в памяти, и чем дольше длилось удушение, тем глубже провал. Так что моё «не помню» отлично укладывается в его медицинский диагноз.
За время «допроса» мы выяснили, что скорее всего я родился в Омске, но точно этого не знаю. Но жил там несомненно, в этом я уверен. Сколько мне лет не имею понятия. Моя фамилия Лапин, это я тоже помню уверенно, но друзья зовут меня «Лапа». Папа работал инженером на заводе, это знаю со слов моей мамы, но на каком заводе он работал я не знаю. Мы жили в отдельной благоустроенной квартире, это я так же помню хорошо.
Где работала моя мама и почему она умерла не знаю. Родственников никого нет или я их не помню. Из детского дома сбежал, так как там били и отбирали еду (соврал, каюсь, вот так и рождаются легенды о невыносимых условиях для детей в детских домах).
Затем с товарищем, таким же беспризорником, товарными поездами добирались до Москвы. Там услышал от пацанов об Одессе. Где есть тёплое море и много рыбы которую запросто можно поймать самому чуть ли не голыми руками. И где прямо вдоль дорог на деревьях растут яблоки и груши, которые совсем никому не нужны и просто сами опадают и гниют без пользы. А значит их может сорвать любой кто захочет и есть можно столько сколько в тебя влезет.
Когда, как и с кем я добирался до Одессы, где жил, чем занимался и вообще за Одессу ничего не помню. Первый человек, которого увидел и запомнил это Эсфирь Самуиловна. Нет, на мою родную маму она совсем не похожа. Почему называл её «мамой»? Не знаю. Просто увидел и понял. Она моя МАМА!
На этом допрос закончился. Потому что ни я, ни моя мама говорить уже не могли. Я, потому что совсем охрип и опять разболелось горло. А Эсфирь Самуиловна разрыдалась и доктору пришлось накапать ей успокоительных капель. При прощании доктор оставил каких-то горьких порошков и бутыль микстуры с приятным мятным запахом, но такую же горькую, как и порошки. Пообещав, что зайдёт через три дня и, наверное, совсем снимет бинты так как заживление идёт на удивление успешно. После чего меня можно будет искупать. А сейчас на три дня для меня строгий постельный режим и усиленное питание.
Кто б возражал? Только не я!
Глава 2
Адаптация
Дай людям возможность, и они искренне, сами за тебя придумают то, до чего сам бы ты никогда не додумался.
Следующие три дня я прожил так, как мечтал жить Вовка из тридевятого царства — только и делал, что ничего не делал. Конечно, никаких тебе «хочешь мороженое — хочешь пирожное» в моём меню не было. Но моя «мама Фира», так я стал звать свою спасительницу, к питанию неожиданно обретённого «сыночки» отнеслась со всей неуёмной энергией вдруг вспыхнувшей материнской любви.