— Всё, жизни капут! — откинулась на спинку баба Зоя и прикрыла глаза.
В уголках век начали копиться, набухать капельки слёз, в какой-то момент они сорвались вниз и по проложенным среди морщин блестящим тропинкам уже спокойно потекли ручейки. Сергей глянул в зеркало заднего вида на друга, тот пожал плечами: я не знаю, как успокаивать, не оставляй меня одного.
Остановились у памятника, на котором верхней строчкой шло имя комиссара партизанского отряда «За власть Советов» — её отца. Баба Зоя нетерпеливо принялась дёргать ручку, чтобы выйти. Не выпуская пакет с грамотами, зашла в оградку, прислонилась к памятнику. Как и в случае с молитвой, Кречет дёрнул друга — оставим одну, лучше заглянем в сельский клуб, по какой-то причине открытый днём.
На сцене, с важностью рояля занимая его середину, стоял теннисный стол, на котором играли в пинг-понг две девчушки. На вошедших не обратили внимания, и Кречет по привычке сапёра заглядывать во все дыры приоткрыл дверь в пристройку, оказавшуюся библиотекой. На столике лежал измятый, выучивший не одно поколение девятиклассников любви «Евгений Онегин». Зато между металлическими стеллажами, не замечая вошедших, целовались пока только заказавшие роман мальчик и девочка. Подпиравшего сзади друга Кречет оттолкнул обратно в зал.
— Что там? — поинтересовался Сергей.
— Там продолжается жизнь, — не стал объясняться сапёр.
Теннисистки закончили партию и проявили, наконец, учтивость:
— Играть будете?
— Денег нет.
— Так у нас бесплатно! — бесхитростно удивились едва не хором.
Поняв, что с ними шутят, смущёнными актрисами нырнули за кулисы.
Баба Зоя уже сидела в машине, и друзья заторопились — как смогла одна подняться на высокий порожек джипа!
А она и не поднималось. Салон оказался пуст, и это было непонятно, потому что далеко уйти с палочкой Зоя Павловна не могла. Кречет обошёл памятник, потом заторопился к озеру, но рыбачий Горыныч замотал тремя головами — не проходила. Но ведь они пробыли в клубе не более трёх-пяти минут. Да, партизанская разведчица, но и они не Вольское училище тыла заканчивали, целый капитан с досрочным майором. Исчезнуть же могла только в зарослях бурьяна за памятником, и Кречет опять же потому, что сапёр, первым влез в репейник. Вытоптали бурьян и, уже в открытую паникуя, позвали на подмогу из клуба молодёжь. Прочесали окрестности с ней.
— Показывай дорогу к председателю, — приказал пацану-Онегину Кречет.
Фёдор Степанович возился со знакомым мотоциклом, рядом стояла жена с не менее знакомым топором. На нём, как на наковальне, хозяин отстучал молотком какой-то тросик, всунул в генератор.
— Сбежала, что ли? — с полувзгляда понял растерянность приезжих и почему-то улыбнулся. Может, даже предполагал подобное. — Во пионерка! — то ли радостно, то ли просто вычищая ветошью солярку между пальцами, потёр руки. Охотно принял сигарету. — Она и у меня своевольничала, такую в оглобли загнать не загонишь.
— Но надо же что-то делать!
— А может, не надо? — сбил ногтем пепел, очищая табак перед новой глубокой затяжкой. — Глядишь, дольше пожить поживёт в родных стенах, а не на чужих стенах. Всем Бог наделил человека, кроме защиты от тоски и боли.
Разогнал дым перед лицом, начал всматриваться в рубаху, словно увидев её впервые. А может, и впрямь только сейчас соотнёс: жизнь — это вовсе не плоские полосы, а клетка светлая, клетка тёмная. Объём. Хмыкнул: открытие не понравилось, потому что эти клеточные объёмы покрывали его собственные плечи. Единственное, чем смог облегчить себе жизнь — засучил рукава. Всё, нету ни клеток, ни полос.
— А присмотреть присмотрим за ней. Мой внук Олежка её крестник, так что пригляд будет...
Деревенские ракиты старухами вышли провожать офицеров за околицу. Выстроившись вдоль дороги, кивали вслед головами в зелёных платках. Видать, не все счастливые дни вороны поклевали в деревне, коль продолжал жить в ней народ.
Едва вслед за машиной пробежали по обочине отблески подфарников, в палисаднике бабы Зои зелёным поплавком вынырнул внук председателя. Убедившись, что улица пуста, махнул рукой крёстной, прячущейся за погребом: выходи, мы их победили. Та за услугу дала проводнику денежку, привела себя в порядок и принялась осматривать грядки, где укроп с петрушкой пёрли так, будто огород вспахивался только для них одних. Дождика бы только не мешало...
А Сергей, молчавший всю дорогу, перед Суземкой вдруг свернул с объездной дороги и вырулил к хозяйственному магазину. За сутки здесь мало что изменилось: бродили по штакетнику «варежки», Васька в неизменном одеянии кричал кому-то через дорогу:
— Слышь, а у тебя нет с собой гвоздя? Сотки хотя бы. Козла твоего прибить к забору, чтобы не ломал штакетник.
Увидев знакомую машину, запахнулся полами плаща: абонент недоступен. Но из зоны доступности не выходил, делая вид, что озабочен состоянием штакетника, хотя вчера сам вёдрами колошматил его не хуже козла. Вытащил из привязанного на углу почтового ящика стопку газет: и впрямь не трусы на верёвочке, о внутреннем мире своём заставил заботиться прессу.
— Придержи его, а я быстро, — попросил Сергей друга.
Сливы были раздавлены другими машинами, но всё равно, вновь попытавшись не наехать на них, развернулся.
— Привет, Василий, — подходя к мужичку, Сергей протянул руку, признавая свою вину за вчерашнее и устанавливая мир. Тому уважение понравилось, рука пожалась, плащ распахнулся.
— Куда рванул-то твой гордый?
— Сам понятия не имею, — признался Кречет.
— Ты ему скажи, что нельзя бороной да по всей душе.
— Он уже понял, — уверил Кречет и поспешил сменить тему: — Сегодня без тёщи?
— А у её ног головы нет. Пока не обойдёт пять раз все рынки, солнцу нельзя зайти за горизонт. Тёща боец, ей только раны на войне перевязывать. Молодец, когда не слышит. А вы откуда приземлились? Раньше не видел.
— К другу заезжали.
— Куплю велик, первым делом тоже доеду до кума. Бедует один в своём селе. Деревенская жизнь только на картинках хороша, а кто убёг из неё, возвращаться не торопится.
— Но некоторые, наоборот, не хотят уезжать.
— А это как вовремя жениться. Чуть перехолостяковал — всё, другой жизни нету. А оно, может, и не надо. Вон, летит твой орёл на цыпочках.
Сергей мягко подкатил к самому штакетнику. Молча открыл багажник, достал оттуда сложенный, ещё в заводской обёртке, велосипед. Прислонил его рядом с онемевшим Василием, хлопнул его по плечу и занял место за рулём: а теперь вперёд.
— Теперь до кума доедет, — миновав от Суземки три-пять поворотов, порадовался за Василия Кречет. — Смотри, смотри, а вон и знамя! Помнишь, Костя рассказывал.
Над обелиском, стоявшим у дороги, возвышалась изогнутая от непогоды и времени сосна с отпиленной верхушкой, где трепетало красное знамя. Табличка на памятнике гласила, что в этом месте партизанская группа «За власть Советов» приняла первый бой с фашистами. Каждый год находится тот, кто лезет на сосну и меняет выцветший флаг. Костя тоже лазил, уже суворовцем…
— Эх, остаться бы хоть на день-два, — помечтал Кречет, прекрасно зная, что оба не могут этого сделать. Даже на день. Лично у него формирование батальона разминирования в Югославию, в Приштину.— Крыльцо бы подправить.
— Завтра у меня вылет на Байконур. Запуск.
— Слушай, а вот если бы одному из космических кораблей присвоить имя бабы Зои? А что? Последний ветеран Великой Отечественной должен стать звездой на небе, не меньше.
— Если только мысленно… Хотя можно и попробовать, почему бы и нет. Для власти это честь.
— Было бы здорово... Интересно, что сейчас делает наш беглец? Обвела вокруг пальца!
— Может, грамоты читает. Или фотографии рассматривает. Ей есть что вспоминать...
Баба Зоя полулежала на ступеньке крыльца и примерялась, что можно подсунуть под ножку покосившейся лавки. Под руки попался амбарный замок, привезённый друзьями Костика. С усилием, но затолкала его под ножку. Переваливаясь, взобралась на сиденье, проверила на устойчивость. Теперь можно жить дальше.