Они же эту божественную лабораторию разорвали зазубренным, обгоревшим металлом... Не случайно, не по несчастному случаю, а умышленно. Разорвали — во имя Украины... будь она трижды проклята!
22
На кладбище влезли в голову стихи Блока, и я уже не могу от них отвязаться:
Была ты всех ярче, нежней и прелестней,
Не зови же меня, не зови!
Мой поезд летит, как цыганская песня,
Как те невозвратные дни...
Что было любимо — всё мимо, мимо,
Впереди — неизвестность пути...
Благословенно, неизгладимо,
Невозвратимо... прости!
Верность её, меня не волновала после того, как мы стали жить вместе. Когда Она жила сама, я её ревновал. Она дразнила меня и наслаждалась этим. Я с ума сходил, готов был спать под её дверью, только бы никого не пустить к ней. Но потом в верности её я был настолько уверен, что подсознание моё заменило «верность» на «нежность». Нежность её мне памятна. Я купался в ней. Она относилась ко мне бережнее матери. Пылинки с меня сдувала.
У Блока — «кляни», а у меня — «зови». Неужели я боюсь, что Она позовёт меня? Боюсь умереть? Но я бы хотел с нею встретиться! В раю, в аду — какая разница? Лишь бы с ней. Пуст мой дом... Даже не пуст, а разрушен... Нет её... И уже никогда не будет...
Прости, любимая, что я не уберёг тебя и наших с тобой детей...
23
Сотни, тысячи раз я, как сказочный богатырь, возвращался к камню на распутье дорог и пытался выбрать для нас дорогу жизни. Но, сколько не думал, не гадал, а вынужден был поворачивать направо, на дорогу правды, с надеждой выжить на ней и уцелеть. Налево — дорогой неправды и богатства — или прямо — дорогой жизни и беспамятства — ни Она, ни я идти не могли. Мы хотели бы пойти прямо и, позабыв себя, отказаться от родного языка, от русской культуры, признать, что прошлое наше, и сами мы — ошибка природы и прочее, то есть, выбрать духовную смерть вместо физической. Но нас так не воспитывали. И деньги для нас были не главное. Если бы ей или мне бросили миллион и сказали: «Слышь, ты, мать-перемать, подбери и отнеси», то Она бы обиделась, а я бы набил морду. Ни её, ни меня не приучили унижаться и врать ради денег и карьеры. Социальных навыков, необходимых для успешного продвижения по социальной лестнице, которые дети начальников получают в детстве, нам не привили. Папы-шахтёры не научили нас льстить, унижаться, предавать, пресмыкаться ради денег и карьерного роста. Они сами этого не умели. Шахтные посёлки вырастили нас прямолинейными, выносливыми и упрямыми.
К Донецку мы относились как к своей квартире. Попытка соседей переставить мебель в нашей квартире воспринялась бы нами как беспредел. Я видел, каким огнём загорались её глаза при одном упоминании о том, что кто-то из Львова или Киева приедет в Донецк и разобьёт памятник или переименует улицу. Она не понимала жителей Одессы, допустивших сожжение одесситов в Доме профсоюзов заезжими бандерлогами. Она гордилась тем, что в Донецке такое невозможно. Радовалась многолюдным митингам и демонстрациям, на которых с удовольствием встречала друзей и знакомых. Гуляя по площади Ленина, жертвовала деньги на ополчение Донбасса, на помощь Славянску. Деньги в картонные коробки, стеклянные банки бросала дочь, которой нравилось отдавать деньги «детям Славянска».
Она говорила, что на Украине группа предателей, на деньги олигархов, при поддержке западных политиков, свергла законного избранного президента, узурпировала власть и с помощью государственной машины и армии уничтожает электорат свергнутого президента, изгоняет Русский мир, заменяя его холопски-европейским. Считала, что русским Донбасса надо упереться и натянуть на себя скукожившееся, после распада СССР, одеяло русской государственности. Хотела вернуться в границы Русского мира, Русской культуры, Русского языка. Радовалась росту ополчения, нашим военным успехам. Гордилась соседями, ушедшими воевать. Рыдала на их похоронах. Как освободителей ждала российские войска. Надеялась на них. Верила, что Россия «не даст в обиду русских». Обклеила дом символикой России, ДНР и Новороссии. Верила, что в новой стране криминальные авторитеты, ставшие украинскими олигархами, будут отстранены от денег и власти. Переживала, читая сообщения о том, что «Россия нас предаёт», «сливает»...
Её российские олигархи, подельники украинских и мировых, действительно слили. Позволили криминально-олигархической Украине убить вместе с дочерьми...
* * *
3.12.2014 года. 14.30. Сообщение Главы администрации Куйбышевского и Киевского районов Донецка.
«В первую половину дня шёл обстрел шахт Бутовка и Засядько. Налёту подверглись 8 улиц частного сектора. Полностью разрушены 14 домов. Погибло 16 человек, их них 5 детей. Ранено 26».
* * *
5.12.2014 года хорошо одетый и накормленный Россией чиновник, переживающий из-за мозоли на своей левой ноге, на пресс-конференции в Базеле сказал о Донбассе, что «кому-то выгодно, чтобы этот гнойник не зарубцовывался».
Украинские СМИ радостно растиражировали бранное наименование Донбасса, данное человеком, которого Русский мир поит и кормит для защиты своих интересов.
* * *
13.12.2014 года. Российские и украинские СМИ сообщили о том, что в донецком аэропорту ополченцы предоставили украинской армии гуманитарный коридор для ротации и подвоза продуктов. Силовик Купол пожал руку ополченцу Мотороле. Ополченец Гиви поддержал Моторолу.
* * *
Народ Донбасса по высказыванию в Базеле, по рукопожатию в аэропорту безошибочно определил сексуальную ориентацию фигурантов и не дипломатично отозвался о них в соцсетях. Громче всех кричали жители улиц, прилегающих к донецкому аэропорту. Улиц, от которых остались названия и злые, ограбленные, но ещё не уничтоженные обитатели.
Геннадий Дубовой (Донецк)
Увертюра к плачу кукол
Алексею Беляеву–Гинтовту посвящается
It’s impossible for words to describe what is necessary to those who do not know what horror means.
Soldier
…нужно сеять очи.
Поэт
Рисовальщик явился во время обстрела. Перед мясокомбинатом, пригнувшись, задницами к небу метались в поисках укрытия, приехавшие за брикетами с говядиной и свиными тушами тыловики. А мы посмеивались: «Снова с украинцами в пинг-понг играют, мины отбивают жопами…»
В ту пору даже расчётливо убиваемый Славянск, в сравнении с передовым рубежом обороны в Семёновке, восточном пригороде, воспринимался как глубокий тыл. После трех провальных попыток прорвать наши позиции, украинцы с господствующей горы Карачун обстреливали нас почти беспрерывно, методично, остервенело. Гостиницу «Метелица» — базу знаменитого командира Моторолы — разруинили в нуль и нас, мотороловцев, группками разбросали по всему посёлку. Мы — временный командир Большой, самый юный боец ополчения Вандал, водитель Артист и я, Корреспондент — базировались на территории брошенного владельцем (участником госпереворота в Киеве) мясокомбината. Спали мы на поддонах для мяса и сторожевые псы бегали по нам как по могилкам.