ПЛИ!
Валятся кони. Валятся люди.
В атаку!
И пехота резким броском идет в штыковой на смешавшуюся конницу.
Русская пехота. На русскую конницу.
Где-то в это время немцы вывозят с Украины хлеб. А белые стремятся уничтожить красных.
Бои были такие, что Ворошилов умудрялся на броневике въехать на позиции белых. Казаки пытаются взять бронемашину врукопашную. Шашки, наганы. Говорят, даже штыками кололи. Не сообразили дорогу перекопать — иначе кранты. Ворошилов был ранен в шею осколками отлетевшей брони.
В это время цепочки раненых передавали камни для постройки моста. Хотя нет, не только раненые. Дети тоже. Под обстрелом, разумеется. Сколько их там полегло? Бутовскому полигону и не снилось. Шпалы клеткой стлали.
Группа войск бывшего слесаря и будущего маршала товарища Ворошилова вошла в Царицын в конце июня 1918 года.
Началась оборона города.
Но это уже совсем другая история...
Ой, чуть не забыл. Товарищ Минин, взорвавший мост, спокойно дожил себе до 1962 года, репрессий не было.
Андрей Кокоулин (Санкт–Петербург)
Украинские хроники
Покаяние
—Лешка! — размахивая листками, вбежала Натка Симоненко. — На Донбасс поедешь?
— Зачем? — осторожно спросил Телицкий.
— Ну ты же просился!
Натка выросла перед ним, высокая, грудастая, нос-кнопочка, щеки красные, глаза — обиженные. Платье — синее, с вырезом.
Телицкий сглотнул.
— Я когда просился? Когда обострение было. А сейчас? Там же ничего не происходит сейчас. Нат, вот честное слово, еще б полгода назад...
Он прижал ладонь к груди.
— Алексей!
У Натки дрогнули губы.
— Да в чем дело-то? — спросил Телицкий.
— Нашей газете выделили грант. Европейский. По поддержанию демократической прессы. Полторы тысячи евро.
— О, господи!
— Да, но условием гранта является репортаж с захваченной территории. С целью единения, сближения, открытости и толерантности.
Телицкий откинулся на стуле.
— Нат, тебе Прохоров или Забирко репортаж, не выезжая, организуют. С таким подробностями, что реальность так, в уголке постоит. Любой нужной тональности.
— Алексей!
Натка притопнула каблучком.
— Что?
— Вот, — она хлопнула на стол Телицкому небольшую книжицу. — Ознакомься.
На книжице было выдавлено: «Книжка репортера». Ниже шло: «Паспорт посещения».
— Как все серьезно.
Телицкий полистал документ. Фото. Имя-фамилия-отчество. Паспортные данные. Печать редакции. «Командирован». И пустые места для штампов.
— Книжка сдается для отчета по гранту вместе со статьей.
— О как, — качнул головой Телицкий. — Это нам что, перестали доверять?
— Увы!
— А тема вообще какая?
Ната уставилась на него, как на слабоумного.
— Донбасс, Телицкий, Донбасс!
— Донбасс — понятие растяжимое, — сказал Телицкий. — Я в том смысле: с каким уклоном писать и о чем?
— О единении! — нависла Ната.
— Понял-понял, — сдаваясь, поднял руки Телицкий. — О том, что там такие же люди, только больные на голову.
— Желательно, какую-нибудь историю о дружбе сепаратиста и нашего военного, — сказала Ната. — Это так, неофициальные пожелания. Или о жителях, спасших украинца, скажем, от третьей стороны. В таком русле.
Телицкий покивал.
— Думаешь, таких историй море?
— У тебя будет неделя.
— Эй-эй! — закричал Телицкий в спину уходящей Нате. — Я еще не давал согласия!
— Заполняй книжку — и вперед!
— Твою ж мать!
Телицкий бросил фломастер в закрывшуюся дверь.
Через день он трясся в «хамви», доставшемся от американцев под видом нелетальной гуманитарной помощи, по направлению к Донецку.
Все как-то быстро, все бегом-кувырком случилось. Разрешение, пропуск, командировочные, которых, конечно, кот наплакал.
Или кiт.
Ехали впятером: майор СБУ, представитель министерства внутренних дел и журналистский «пул» — он, Телицкий, Бусыгин с президентского канала и Сева Тищенко из газеты «Сегодня».
Ехали молча.
СБУшник, худой, с желчным лицом напрочь отбивал охоту трепаться. Плотный, лысый министерский без остановки курил, выдувая дым в окно.
Вокруг зеленело и кое-где даже цвело. На одном из далеких полей, окутавшись сизым выхлопом, плыл по пашне трактор.
Сначала почему-то увиделось — танк. Но нет, трактор. Ствола нет.
Военная техника замелькала ближе к зоне разграничения, где прикрытая пятнистыми маскировочными сетями, где напоказ выцеливающая облака в сером донбасском небе. По обочинам у деревенек, будто на торговых местечках, стояли бабки, продавали первую огородную зелень, вербу, платки, носки, иконки.
Телицкий кривился.
Другие люди, думалось ему. Просто другие люди. Это же видно! Какого черта мы полезли? Нахрен их всех!
На одном из блокпостов их остановили и заставили выйти.
СБУшник спустился в блиндаж из пенобетона, министерский присел на скамеечку к костру, Телицкий, дав себя обыскать, без всякой задней мысли шагнул к обочине.
Его с матами отогнали обратно к «хамви».
Заминировано, мать-мать-мать!
— Чего здесь-то минировать? — возмутился Телицкий, усаживаясь. — Кто тут ходит? Сепаратисты ходят? Диверсанты?
— Журналисты, — сказал СБУшник, забираясь на переднее сиденье. — Тупые, как эльфы, и наивные, как орки.
Сева Тищенко хохотнул, но наткнулся на колкий взгляд безопасника в зеркальце и умолк.
Через пять минут, необходимых СБУшнику, чтобы свериться с картой на планшете, двинулись снова. С блокпоста и с бруствера полуобвалившейся траншеи целились в заднее стекло.
Телицкий, оглянувшись, неуютно передернул плечами.
Пятьсот метров нейтральной территории. Неуклюже залитые битумом воронки. Растрескавшийся асфальт. Остов легковушки в кювете. Обгоревший, проржавевший. Возможно, еще и заминированный. Сунься-ка!
Скоро впереди забелели мешки, горкой наваленные справа и слева от дороги. Что там было — огневые точки, укрепленные позиции или просто сгрузили удобрения, Телицкий не разобрал. «Хамви» вильнул перед бетонной плитой, снизил скорость и уже совсем медленно подкатил к выросшему посреди шоссе человеку в камуфляже.
— Смотри-ка, в «пермячке» что ли? — впервые проявил интерес министерский.
— А какая, хрен, разница? — спросил его безопасник.
— Не было раньше, — ответил тот.
— Знаток, мля?
Повинуясь жестам военного, водитель свернул с шоссе к желтеющему свежим брусом дому. За вывалом земли, чуть в стороне, Телицкий заметил низкую башенку БМП.
— Выходим, — сказал СБУшник.
Они захлопали дверцами.
Пахло землей и стружкой, откуда-то сбоку наплывал вкусный мясной запах.
— Как думаешь, нас покормят? — придвинулся к Телицкому Сева.
Мысли сходились.
— Не знаю.
Министерский и СБУшник зашли в дом, пробыли там минут пять и вернулись к журналистам в сопровождении пожилого мужчины в брезентовых штанах и штормовке.
— Значит, так, — сказал тот, почему-то уставясь на Телицкого, словно выбрав старшим, — ваши военные сейчас катят обратно, а вы, представители древнейшей профессии, ждете здесь транспорта, который отвезет вас, куда хотите, в пределах разумного, конечно. Амдестенд?
Телицкий кивнул. Помедлив, кивнули и Бусыгин с Тищенко.
— Вы за этим получше следите, — указал на Телицкого СБУшник. Улыбка его сделалась по-акульему зубастой, хищной.
— Почему? — спросил донецкий.
— Ходит, где не надо, мля.
— Понятно.
Безопасник и министерский забрались в автомобиль. «Хамви» грузно развернулся и, рыкнув, выбрался на шоссе.
— Ну, что, просьбы, пожелания? — обратился к журналистам их новый распорядитель, тасуя в руках бумажки, полученные от СБУшника.