«Кажись, тут ополченцы должны быть», — сообщил Егоров.
Он огляделся, но никакого движения не заметил. Разве что дымились с полдюжины воронок, еще столько же успели за ночь остыть.
— Может, они не постоянно дежурят? — размышлял он вслух.
«Нечего гадать, надо дальше идти, — оборвала его размышления жена, — передохнул?»
«Да я и не устал особо».
«И хорошо, потому что до трассы километра два, а луна уже почти зашла. Наугад тебе идти придется».
«Может, все-таки имеет смысл подождать?» — вяло запротестовал Егоров.
«Ну, жди!..»
Старик вздохнул: живая жена или не живая, а присущий ей периодический сарказм никуда не делся.
Он побрел по проселочной дороге в сторону трассы. Рассуждал: «Два километра — это не двадцать километров, дойду потихоньку».
* * *
Может, когда-то это и была трасса, а сейчас вся дорога была усыпана комьями мерзлой земли и осколками. Асфальт во многих местах зиял «прорехами», то тут, то там можно было заметить следы от траков.
Егоров сидел на бревне у дороги. Кажущиеся такими простыми два километра он одолел с большим трудом. Луна зашла еще на половине пути к трассе и каждую рытвину, каждый ямку или бугорок приходилось нащупывать ногами. По пути он снова упал и крепко приложился коленкой об землю. Колено ныло, но в целом было терпимо.
Он настраивал себя на большой путь. Если повезет и он встретит ополченцев, то тогда нечего печалиться. Но жена, источая типично женский скепсис, напомнила, что до райцентра тридцать с гаком километров.
«Я ж не дойду!» — ужаснулся он.
«Дойдешь! — резко оборвала его жена, — Трасса — это ведь не наша центральная улица, мин нет, а ямы на асфальте разве что слепой не увидит…»
Так что пришлось идти. Старик предварительно отошел в кусты, потому как путь предстоял неблизкий, а обмочиться по дороге в его возрасте — плевое дело. Вот повозиться, расстегивая ширинку, пришлось, это да.
А идти действительно было легче. Где-то через час он снова сел передохнуть. Как раз возле трассы лежало поваленное дерево.
Потом снова двинулся вперед.
— Вот скажи, ты почему так долго молчала? — в голос спросил он жену.
«Повода говорить не было — ты ж со всем справлялся».
«А ты только по поводу говоришь?»
«Это ж ты у нас любитель впустую поболтать, особенно с женщинами, особенно — с незамужними».
Старик опешил.
— Да что ты несешь?! На что намекаешь?
Он настолько был ошарашен, что снова начал говорить вслух.
«В семьдесят шестом чего вдруг в райцентр зачастил?» — неожиданно спросила жена.
— Не частил, по надобности ездил, по работе! — запротестовал он.
«А надобность как звали, не напомнишь?»
— Та не было у нас ничего! Просто женщина знакомая, с нашего же села, а то ты ее не знаешь?!
«Я-то знаю, а вот ты, видать, забыл, как я тебя просила не ездить туда!».
— Не было у нас ничего! И быть не могло! Если уж на то пошло, и ты глазками тогда стреляла по сторонам. Думаешь, я не видел?!
«Сам же первым начал!..»
— А я тебе еще раз говорю — никогда я тебе не изменял. Вот ты — вопрос!
Ранним морозным февральским утром на трассе село-райцентр выясняли отношения два старых человека. Живой и умерший.
* * *
Уже час, как жена снова замолчала. Старик не на шутку испугался: самому-то в одиночку плестись!
Устал он чертовски. Все чаще останавливался, все дольше отдыхал. Ни сзади, ни по встречной не наблюдалось ни одной машины. Он отчетливо понимал, что до райцентра не добредет. Даже со всем своим оптимизмом. Потому что 76 лет — это 76 лет, и даже по молодости 30 километров пройти — из ряда вон выходящий случай. А сейчас?
Он сидел у дороги и неспешно ел первый бутерброд. С едой не спешил: во-первых, в его возрасте с едой вообще не торопятся, во-вторых, дольше ешь — дольше отдыхаешь.
И хотя от всех его падений бутерброд помялся, он все равно был безумно вкусен.
Доел, натянул варежки. Потом снял одну, зачерпнул горсть снега, осторожно начал его жевать. Со снегом шутки плохи — еще простудиться не хватало.
Подобрал клюку и побрел дальше. Вообще, по ровной дороге идти было не так тяжко, как подниматься на бугор.
Через несколько часов и черт его знает, сколько километров он понял, что сил больше нет. Да еще и сильно ныло колено, которым давеча ударился. Впереди виднелось какое-то строение. Приглядевшись, Егоров ахнул — это ж заправка перед Н-ском! То есть, мало-помалу, а половину трассы сделал! Он ускорил шаги, намереваясь отдохнуть на развалинах заправки.
«Ну и ладно, что 76 лет, зато 15 километров уже отшагал!» — внутренне гордясь собой, подумал он.
…Стая обнаружила его не сразу. Собаки спали в маленьком сарае, позади заправки. Спали они плохо, потому что голод не давал покоя. Две ночи назад в поле они набрели на 5 трупов. Четыре трупа промерзли и одеревенели, а вот пятый скончался недавно. Еще теплый даже был. Человек прижимал окровавленную руку к животу. Но одежда на нем заскорузла от крови и мороза, разорвать ее было практически невозможно. Нетерпеливо подвывая то одна, то другая собаки пытались достать до раны на животе умершего. В результате пришлось довольствоваться лишь внутренностями. Драка за дележ останков едва не закончилась общей грызней. В итоге эту ночь они спали, сбившись тесной кучкой, видя во сне свои летние прекрасные дни, когда человечины хватало на всех.
Вожак первым чутко приподнял уши: на улице что-то постукивало. Постукивало ритмично. Пес осторожно высунул морду в проем сарая, принюхался. Сзади зашевелилась тоже почуявшая добычу стая.
Вскоре показался человек. Старый человек. А старый — это беспомощный. Опыт охоты на стариков у стаи имелся приличный.
Они осторожно двинулись в сторону Егорова.
Заправка хоть и частично сгорела, но в остальном уцелела. На улице начал дуть ветер, и старик решил зайти вовнутрь.
«Съем бутерброд, отдохну и пойду дальше», — решил он. Он присел спиной к стойке и уже достал «тормозок», когда услышал рычание.
Собак Егоров не боялся. Поэтому он не сразу осознал опасность, завидя пять здоровенных псов. Вели они себя нетипично для обычных собак, старик не сразу сообразил — у этих нет боязни человека.
И тут же пришло понимание: их привлек не запах сала, их привлек он сам.
Он бросил в собак бутерброд, надеясь, что животные отстанут. Одна псина, самая малорослая, и вправду бросилась за едой. Остальные, не отрывая взгляда, приближались к старику.
Он встал, крепче схватил клюку и угрожающе размахнулся ею:
— А ну пошли на хер!
Собаки сделали еще два шага. Егоров посмотрел вниз, у ног лежал кирпич. Он схватил его, понимая, что успеет, в лучшем случае проломить голову только одной собаке. Бросил кирпич, целясь в морду самому здоровому псу. Но 15 километров и 76 лет даром не прошли — бросок получился вялый, кирпич лишь скользнул по морде пса и только еще больше раззадорил того.
Крайняя левая собака бросилась на Егорова, он двумя руками ухватил клюку и со всей мочи шарахнул по собаке. Палка не выдержала удара и переломилась. Подвывая, ежесекундно облизываясь, собака отскочила в сторону.
«Господи, да я же обмочился!» — поразился он.
— Ну, где же ты?! Неужели не поможешь?! — крикнул он жене.
Внезапно собаки остановились, потом сбились в кучу и, подвывая, попятились вон. Старик смотрел, как они выходят из здания заправки и не верил во все происходящее.
— Как ты это сделала? — спросил он у жены.
«Я им сказала, что ты старый и обписаный, что, съев тебя, они могут заболеть и умереть», — мурлыкнула жена.
— Спасибо! — прошептал Егоров и потерял сознание.
Очнулся он от холода. Сколько был в отключке, сказать сложно. Судя по положению солнца, явно была вторая половина дня. По зданию гулял ветер и Иванович понял — он насквозь продрог. К тому же, обмоченные штаны…