— Но Киеву это не нравится, — военврач многозначительно расставлял ударения над каждым важным, по его мнению, словом или даже слогом. — Продажные и недалёкие умом дяди Порох и Яйценюх силой пытаются оставить Донбасс под своей властью, вводят войска, все эти бандеровские националистические батальоны. «Нацики» нагло начинают бесчинствовать, это приводит к панике, напряжёнке, сопротивлению. Народ возбуждается сильнее. Начинаются столкновения, боевые действия, настоящая война. На войне никто никого не жалеет! Или ты убьёшь сегодня, или сам умрёшь завтра! Побеждает сильнейший, а проигравший умирает! Это закон природы, закон войны! Игнорирование тобой этого закона не приведёт к исчезновению закона, он приведёт к исчезновению игнорирующего закон!
— Хрень какая-то, — раздражённо потряс головой Саша. — Я не «врубаюсь»: о чём это ты?
— Ты подумай, если сейчас, пока война идёт, каждый из нас дома спрячется, то кто дальше, до победного, воевать станет? Или ты ждёшь, что Божьей милостью всё разрешится? Нет, друг, так не бывает, — голос Доктора зазвенел дамасской сталью. — Бог вместо людей дело не сделает, но делающим — поможет! Если мы начатое не завершим, «укропов» отсюда не изгоним и независимость Республик не отстоим, каждый в свою нору попрятавшись, то этот лис порошенковский, он в каждую нору нос свой поганый сунет, в каждую хату заглянет и каждого из нас по отдельности сожрёт! Сожрав одного, он станет сильным, сожрав второго — ещё сильнее, а после третьего — окрепнет, совсем страх потеряет, и всех оставшихся перебьёт! Сейчас вопрос ребром стоит: или мы их выгоняем и получаем какой-никакой политический статус, свободу от Киева, или они нас арестуют, да запытают и перестреляют на заднем дворе. У нас выбора нет, друг! Взял оружие в руки, в списки СБУ попал, всё — свобода или смерть в подвалах! Всё серьёзно! Мы дна достигли, дальше опускаться некуда! А сейчас или от него оттолкнёмся и вверх поднимемся, или на дне этом могилу себе найдём!
— Ладно тебе, Док! Ты чё волну на меня гонишь? Думаешь, всех они «прессанут», посадят, «шлёпнут»? Ни хрена! Тюрем не хватит, — чуть не закричал, срывая голос Саша, не на шутку испугавшись мастерски нарисованной Доктором мрачной картины апокалипсиса жёстких задержаний, жестоких пыток и массовых расстрелов. — Нас здесь на Донбассе несколько миллионов живёт!
— Не живёт, а существует! И эти существующие миллионы молча смотреть будут, как киевские псы нас с тобой пытать и убивать станут! Не все миллионы оружие взяли, несколько десятков тысяч человек всего. А это — пыль! Пыль эту мокрой тряпкой сотрут, и всё: чисто и сухо! Только тряпка та от твоей и моей крови мокрой будет. Ты понял меня, молодой?
— Да иди ты, Док! Аппендицит кому-нить вырежи! Тогда, может, заткнёшься, зануда! Вздохнуть мне не даёшь, застрял соплёй в носу, — швырнул Саша с обидой.
— Ага, тюрем ему, видишь ли, не хватит, — скрестив пальцы у лица, военврач изобразил решётку. — Хотя, тюрем-то, знаешь, действительно не хватит. А вот гробов — хватит всем, и с лихвой! Да и без гробов легко в асфальт закатают!
— Козёл ты, Доктор! Настроение мне всё испортил! Шпаришь, как «классуха» после контрольной! Достал! Твоя фамилия, случаем, не Болтунов? Мне от такого твоего патриотизма хочется Родину тайно, под подушкой любить, — от переживаний Саша начал жевать губы и схватился руками за живот. — И вообще, куда здесь можно сходить посрать? Понос у меня от твоего зуда открылся!
— Вот она, наша героическая молодёжь, — скептически заметил Доктор, — как доходит до серьёзных вещей — так сразу «понос»! Первый раз автомат на шею повесил, «в настоящую разведку» пошёл, ещё и врага ни разу не видел, а уже обделался весь!
— Да чё это за разведка такая ваще, — недовольно заскрежетал зубами Саша, — лежим в поле под кустами в пяти километрах от «укропов», ничё не делаем!
— А ты думал, мы как в кино, с криком «ура» на «укров» в полный рост побежим, а они от нас дёру дадут? — улыбнулся военврач. — Чтобы в разведку ходить, необходимы опыт, знания и умения. Таковые у тебя отсутствуют, так что будь добр находиться под моим командованием, и в случае получения приказа выдвинуться вперёд на помощь разведгруппе.
— Я, ваще-то, две недели на ваших сборах на подготовке был, — гордо заявил Саша, поглаживая урчащий живот. — А там нас многому обучили. И мне бы в бой идти — «укров» рвать, а не твои басни слушать! Кулаки чешутся! Войны хочу!
— Война — это злое говно, которое из человеков дуром прёт, из всех щелей лезет, вокруг всё заливает, смрадом и вонью душит, кислороду не оставляя ни глоточка! И нет в ней ни цветов, ни романтики!
— Вот, без обид, Док, эти твои речи, Док, они слишком правильные, как его, патриотичные, ты как диктор с галстуком из телевизора и газет! Ты когда нахваливал поля и деревья, я аж кино одно вспомнил. Там этот, как его, ну, мужик, который в другую страну жить навсегда приехал...
— Эмигрант, — подсказал военврач.
— Ну да, в тебе как в нём, лирики — через край. А мне оно — на фиг не нужно! Мне бы боевичок со взрывами и стрельбой!
— Когда говорят с ностальгической тоской по Родине, — загадочно произнёс Док, — имеются веские причины: возраст зрелый, ломка стереотипов, а может, болезнь смертельная, или война. А у нас война идёт, друг. И я, пока ещё жив, смакую каждое мгновенье, пока есть возможность.
— Я бы урезал такую занудную жизнь! Ну, либо добавил говнеца, — гоготнул Саша. — С ума сойти! Ты сам не запарился ещё от своей заумности?
— Устал я, читать нечего, поговорить не с кем. Накопилось. Вот и вылил на тебя, как в пустое ведро, — признался Доктор.
— Так куда тут сходить можно?
— Туда, — небрежно махнул рукой Док в сторону соседних кустов, — только быстрее давай, и по дороге не нагадь! Ещё не хватало тут твои ароматы нюхать! И про растяжки не забывай, я тебе показывал, куда их наши понаставили! А то мне тут только подрыва не хватает!
— Ага, я помню, и далеко не пойду, — Саша на карачках заспешил к кустам, — еле терплю!
— Мать вашу, вы чё там так шумите, — зашипела хриплым раздражённым голосом радиостанция. — Я вас за триста метров слышу! Вы чего, мину себе на голову хотите? Вы её получите, если так галдеть продолжите!
— Понял, слышу, замолкаю, — буркнул Доктор, поднеся рацию ко рту. — Вы возвращаетесь? Всё нормально? Я не слышал хлопков или выстрелов.
— Готовься, идём. Через десять минут будет тебе работа. У нас один — «триста». Буря засмотрелся, отвлёкся и порвал себе мышцу на руке. Глубоко там поцарапал об металл. Кровью всё залил, собака! Ничё, забинтовали, остановили, говорю, кровь.
— Принял, жду, — Доктор крепко сжал губы. — Встречу, вылечим! Конец связи.
Сделав «большое дело» и спешно подтеревшись сначала широким и мягким листом лопуха, а затем, не глядя, с оторопи, жгучим клейким листком какой-то травы, Саша подтянул штаны и затянул ремень. Про найденные на хуторе агитпроповские украинские листовки, агрессивно призывающие записаться в националистические территориальные батальоны для борьбы с «пророссийскими сепаратистами», которые он специально рассовал по карманам штанов для уверенного завершения больших дел, Саша забыл. А когда вспомнил, было уже поздно, зад противно зудел в самом ответственном месте.
За разговором Саша и не заметил, как уже стемнело. В сумеречном свете сухие ветви дерева казались ему щупальцами сотен космических монстров, притаившихся где-то вверху, а переплетшийся кустарник вокруг походил на неприступную непролазную стену.
— Док, ты где, Док? — заикаясь, прошептал Саша, вытянув перед лицом руки и медленно озираясь вокруг. Автомат его остался на позиции, а огромным тяжёлым ножом, неудобно оттягивающим ремень под правой рукой, молодой ополченец пользоваться не умел, а оттого чувствовал себя абсолютно беззащитным. — Док?