Вызвали командира, внешне не производящего никакого военного впечатления. Не Терминатор нисколько. Весь мягкий, с благообразной бородой, округлый, приземистый. С такими же круглыми ладошками. Глаза выдавали. Глаза были холодные и внимательные. Волчьи.
— Расстреляли?
— Никак нет.
— Почему? — глаза обращены на обоих без всякого видимого выражения. Так мог бы смотреть электросчётчик, учитывающий вместо киловатт-часов чьи-то души.
Командиру подробно объясняют. Демонстрируют ксерокопии и объяснения. Глаза неуловимо меняют выражение. Теперь это не счётчик. Это усталый зверь. Он охотился. Он уже готов был прихлопнуть лапой добычу, но в последний момент сдержался. И из-под страшных когтей прыснул в кусты невеликий зверёк. Перекус-то на один зуб был, ни туда, ни сюда. Жалко ли стало? Или добыча недостойна породы? Может и так, а может и по-другому.
— ...поэтому вот этот, Гончаренко, состоит на учёте в местном психоневрологическом диспансере ещё с 2005 года, а второй, Тихонов, должен был сегодня вставать на учёт, почти с тем же диагнозом. Но вместо психушки они поехали в Демьяновку, чтоб посмотреть, «как бабахает». Никакого отношения к украинской армии они не имеют, никогда не служили. Корректировать они могут разве что, велосипед, да и то, если сильно сосредоточатся.
Командир покачивает головой и разводит руками.
— Вот ведь... Ну идиоты же...
— Не совсем. Шизофреники.
— Да всё равно. Вы не представляете, как там. Кроют «Градом», всё свистит, там половина, если не больше, необстрелянных. У них и так нервы на взводе. А эти стоят, гогочут. Их бы там, на месте прямо положили, если бы меня рядом не было. А если бы при них было что-нибудь, хоть бинокль — сто процентов бы положили.
Оперативники переглядываются и ухмыляются. Командир недоверчиво отстраняется и снова взгляд набирается стылой внимательностью.
— Что? Всё–таки был бинокль?
К нему разворачивают экран ноутбука.
— Это переписка Гончаренко ВКонтакте. Вчерашняя.
Серый: Аня, да всё там нармальна будит. Я поеду проста пасматреть
Аnnet: Ой, Серёж я за тебя беспокоюсь. Там же опасно видь может не поедиш? Там стреляют «грустный смайлик»
Серый: Я просто пазырю и вирнусь.
Аnnet: «смайлик», «смайлик», «смайлик с сердечком»
Серый: У миня дома бинокль, думаю взять
Аnnet: Нет. Лучше не бери.
Серый: Пачему ?
Аnnet: Если тебя там с биноклем поймают то подумают что ты шпион и расстриляют
Серый: ну ладно «смайлик»
Аnnet: две строчки смайликов и сердечек.
Лицо командира цветёт улыбкой.
— Он теперь на этой Ане должен, как минимум, жениться. Ну, или ящик шампанского, хотя бы.
— Так он уже и так женат. Правда, не на ней. А про Демьяновку он только Ане этой и рассказал, жене ни слова.
— Вот так нас женщины и спасают... — командир непривычно задумчив и расплывчат — иногда спасают, иногда губят. Но чаще спасают, сами того не зная.
На улице глубокая ночь. «Корректировщики» давно подмели двор и сидят на ящиках, сосредоточенно курят. С другой стороны здания, прямо у мешков с песком, их терпеливо, но на нервах, дожидаются родители одного и жена второго, цепко ухватившая за руку мальчика лет восьми. С юга небо снова сыпется сполохами и раскатами. Мелко дрожат стёкла. Обречённо зудит запутавшаяся в слоях светомаскировки муха.
Настоящий корректировщик, путаясь в цифрах таблиц и листах карт, на повышенных тонах собачится с командиром батареи, который уже не понимает, какой брать прицел и в какой квадрат отправлять своё тяжёлое железо. Его природа артиллериста временами берёт верх над природой советского военного, всю жизнь прослужившего в армии мирного времени. Артиллерист азартен и намерен взять цель в вилку. Советский военный вообще не понимает, как он оказался здесь, в этой степи, откуда на нём петлюровские трезубцы и почему его орудия стреляют не по НАТОвским милитаристам, а по обыкновенному, провинциальному городу, в котором живут такие же люди, как он. Иногда, он чувствует себя героем в каком-то арт-хаусном фильме, но всё вокруг до боли настоящее, не киношное. Стоптанная трава пахнет как-то особенно утробно, земля благоухает, взрыхлённая колёсами и станинами. Пороховые газы бьют прямо в нос химической свежестью. Снаряды по-настоящему летят в сторону города, совершенно по мирному светящему уличным освещением.
Такое раздвоение личности вынуждает тупо выполнять приказы, исходящие из Киева, поскольку только они дают возможность корректировать нервно мятущееся сознание, дают точку опоры. Он ведь ни в чём не виноват, он просто военный, он просто исполняет приказ. Ему приказали — он выполнил.
Корректировщик квакает в рацию матерными словами. Ему переживания командира батареи глубоко чужды, потому, что училище он заканчивал уже во Львове. Его сознание не раздваивается совсем, у него всё на своих местах, скорректировано ещё во время обучения. Говорит он на русском, фамилия его Соколов, родители — уроженцы Тамбовской области, но сам лейтенант Соколов — украинец и патриот, спасающий свою любимую родину от русских орд. Всё логично и правильно. И расстреливать украинский, по географическому положению, город, потому, что теперь, политически, он русский — совершенно правильно.
Через месяц, под Амвросиевкой, корректировщик попадёт в плен и будет выдавать себя за рядового, призванного по мобилизации. Его не сильно стукнут по уху прикладом и отправят разгребать развалины пятиэтажки. Его будут кормить и дадут матрас. Ещё через пару месяцев обменяют.
А командир батареи, пытаясь вывести колонну из-под обстрела в Зеленополье, окажется точно в зоне попадания. Его порвёт в лохмотья и эти, бесформенные куски плоти, будут чадно гореть и чернеть под солнцем.
Дурак со справкой Гончаренко снова нажрётся и будет бросаться с топором на терпеливую жену, которая привычно спрячется с сыном в сарае и будет негромко, стесняясь, звать соседей на помощь.
Ангелы-хранители, стоящие у каждого за правым плечом, вздыхая и сдерживая наворачивающиеся на язык нехорошие слова, снова и снова будут дёргать невидимые нити, корректируя жизненные пути каждого.
Никто не знает, зачем.
Они тоже.
Драматургия
Юрий Юрченко (Москва)
СВИДЕТЕЛЬ
киносценарий [5]
В основе сюжета — реальные события, происходившие
на Юго-Востоке Украины летом и осенью 2014 года
Донецк. Комната Юрия — вечер.
Небольшая, почти пустая комната. Из обстановки — только лежащий в углу на полу матрас, накрытый одеялом, и стол, освещаемый настольной лампой. За столом, перед открытым ноутбуком, сидит Юрий — немолодой, лет за пятьдесят, седой, коротко стриженный, человек, печатает на клавиатуре. Он — в военных камуфляжных брюках и в такой же майке. На спинку стула, на котором он сидит, наброшена пестрая, пятнистая куртка и кожаная портупея с кобурой.
За окном слышны отдаленные глухие артиллерийские разрывы.
Раздается стук в окно. Юрий смотрит в окно — никого. Продолжает печатать. Стук повторяется.
На подоконнике, с внешней стороны окна, стоит черный грач, смотрит на Юрия. Снова стучит требовательно клювом в стекло.
Юрий встает из-за стола, подходит к окну, открывает его.
Грач переступает через окно на подоконник, топчется там, затем перепрыгивает на стол, за которым работает Юрий. Приближается к клавиатуре, тычет клювом в клавиши.
Юрий садится на стул, с интересом наблюдает некоторое время за грачом, отламывает кусок от лежащей на столе булки хлеба, крошит его на блюдце, подвигает к птице.