И плачет женщина моя,
Ночами Господа моля,
Чтоб — хоть изранен, но — живой,
С войны вернулся я домой.
Мой грач, о, как бы я хотел,
Устав от скорбных, ратных дел,
Прижать к груди жену и мать.
И просто — жить. Не воевать.
Но плачет Родина моя,
Меня о помощи моля,
И я иду опять, мой грач,
На этот зов, на этот плач.
Юрий умолкает. Тишина. Затем — площадь взрывается аплодисментами.
Юрий спускается со сцены.
Пожилой ополченец одобрительно хлопает Юрия по спине.
Путь Юрию преграждает журналистка с микрофоном с логотипом украинской телекомпании.
Журналистка. Вы понимаете, что вы вот этим своим выступлением призываете к эскалации войны? Эту страну сейчас может спасти только одно — всеобщее покаяние и примирение! А вы — «честь… речь… на смертный бой»…. Вы же бросаете… вы же разжигаете!..
Юрий задерживается на мгновение, смотрит на нее…
Юрий. Извините, меня ждут. (Пытается обойти ее.)
Журналистка (преграждая ему дорогу). Вы приехали и нагнетаете тут со своими «грачами»! Ну почему вы, западный человек, не хотите согласиться с тем, что в гражданской войне нет правых и виноватых — вина в равной степени лежит на обеих сторонах?
Юрий. Да потому что, согласившись с вами, я уравняю карателей с их жертвами.
Юрий решительно отстраняет рукой журналистку и направляется к стоящему у машины Борису.
Юрий садится в машину.
Машина трогается.
Донецк. Салон автомобиля — день
Машина с Юрием и Борисом за рулем проезжает по улицам Донецка.
Борис. Достала журналистка?
Через окна машины видны разрушенные дома, разбитые дворы и детские площадки.
На домах указатели-стрелки «Бомбоубежище».
Юрий. …То ли они, действительно, не понимают, то ли мозги у них так промыты?..
Окраина Иловайска. Блокпост ополчения — день
Бой на окраине города. Дым, огонь, автоматная пальба, уханье артиллерийских разрывов.
Разрушенный дом.
Рядом с ним, прячась за мешками с цементом, за бетонными блоками, отстреливаются ополченцы.
Юрий снимает бой на видеокамеру…
На дороге, ведущей к блокпосту, видны разрывы… Со стороны блокпоста появляется бегущий ополченец.
Ополченец (кричит). Танк!.. Прямо на нас прет!... Танк!..
Снаряд разрывается недалеко от Юрия. Он продолжает снимать, прижимаясь к стене разрушенного дома.
Ополченцы выкатывают из двора дома гаубицу [6] … На дороге появляется танк… Ополченцы разворачивают гаубицу, заряжают ее (работают они слаженно и быстро), бьют прямой наводкой по танку…
Одновременно с гаубицей стреляет и танк.
Снаряд обрушивает часть стены за спиной Юрия.
Взрывной волной Юрия сбивает с ног, он падает, его засыпает землей и мелкими камнями.
Рядом с ним, отплевываясь от пыли и грязи, вылезает из-под бетонной плиты молодой ополченец с автоматом.
Молодой ополченец. Твою мать, думал, уже хана! А ты как, француз, жив?
Юрий вылезает из-под обломков рухнувшей стены дома, стряхивает с себя землю и грязь, мотает головой...
Ополченцы перезаряжают гаубицу.
Юрий (бормочет, глядя на деловито снующих в дыму и в пыли артиллеристов).
«Война совсем не фейерверк,
А просто трудная работа...»
Молодой ополченец. Че ты сказал, француз?..
Юрий. Это не я, это он сказал… (Показывает на лежащую между ними треснувшую мемориальную доску.)
Молодой ополченец стирает с доски кирпичную пыль…
Юрий наводит видеокамеру на лицо шевелящего губами ополченца — он читает надпись на мемориальной доске:
«Здесь, 19 июня 1943 г., защищая землю Донбасса от немецко-фашистских захватчиков, геройски погиб командир минометного расчета, младший лейтенант, поэт Михаил Кульчицкий».
Рядом с Юрием и молодым ополченцем взрывается фугас.
Ополченец хватает Юрия за куртку и увлекает за собой в какую-то дыру, заваленную кирпичом.
Юрий и молодой ополченец скатываются куда-то вниз и оказываются в полной темноте.
Подвал многоэтажного жилого дома — день
Темнота.
Постепенно Юрий начинает различать в темноте очертания, а затем — фигуры и изможденные лица женщин, стариков, детей…
Молодого ополченца рядом нет.
Три пожилых женщины. Одна из них сидит, положив опухшие, отечные ноги на стул, другая, сидящая рядом — растирает их.
Рядом с Юрием оказывается молодая женщина с подвязанной платком — через шею — рукой.
Недалеко от нее, раскачиваясь взад-вперед, крепко прижимает к себе детское тельце довольно еще молодой, но абсолютно седой мужчина.
Молодая женщина. Он уже так двое суток сидит. Жену с сыном накрыло прямо на пороге подвала. Мы хотели похоронить малыша, но он не отдает.
Юрий. И давно вы здесь прячетесь?
Молодая женщина. Кто две, кто три недели. Многим уже и возвращаться-то некуда — дома разбомбили, родных убили.
Юрий. Я могу чем-нибудь помочь?
Молодая женщина. Нужны медикаменты, особенно инсулин, обезболивающие, перевязочные материалы…
Юрий. Напишите, что нужно, я попробую достать и завтра привезти.
Молодая женщина. Да список у меня давно готов. …Правда, привезете?
Протягивает Юрию исписанный с двух сторон лист бумаги.
Юрий. Правда. Если жив буду.
Пожилая женщина с отечными ногами, слушающая их разговор, осеняет Юрия крестом.
Двор территории штаба ДНР — день
Юрий укладывает в машину несколько коробок с эмблемой «Красного креста» и большую коробку шоколада «Гвардейский».
Борис заливает в бак машины бензин из канистры.
К Юрию подходят Начштаба и Багира — миловидная, средних лет, женщина в камуфляжной футболке.
Начштаба. Анри, ну что ж вы упертый-то такой? Ну сказал же, завтра отправлю туда ребят из разведки. Заодно они и ваши лекарства доставят.
Юрий. Ну не могу я, Саныч, ждать! Я им пообещал — сегодня!
Багира. Ты бы лучше, Анри, вон, в госпиталь заглянул, с ребятами, которых вчера обменяли, поговорил… Двое уже скончались. Им перед самым обменом, укры все внутренности отбили. Мы им — здоровых, сытых боровов, а они нам — мешки с костями, только по документам — живые…
Юрий. Багира, с ребятами я уже поговорил, утром.
Начштаба. Вот о чем вы должны писать! А вы…
Юрий. Да никому я ничего не должен! Нет, конечно же, я напишу про пленных, сегодня же. Только вот отвезу…
Борис. Саныч, ну он же пообещал. Люди ждут. А я его мигом туда-обратно, через пару часов уженазад будем.
Начштаба в бессилии разводит руками.
Начштаба (Юрию). В последний раз…
Юрий. Понял, товарищ начштаба!