Высадиться на узкую прибрежную полосу с таким мощным прикрытием не составило труда. Вскоре над гладью пролива разнесся стук кирок — саперы долбили подкоп.
Известие о том, что афиняне готовят штурм с восточной стороны, быстро разнеслось по городу. Со всех сторон к месту предполагаемой атаки двинулись отряды ополченцев и наемников.
От ближайших к пожару нимфеев выстроилась цепь из горожан, которые передавали друг другу кувшины с водой. К агоре потянулись беженцы с окраины. Храм Посейдона был забит стариками, женщинами и детьми.
Стратеги эллинов и персидские хазарапатиши спешно собирали свои отряды у внутренней восточной стены. Туда же устремились водоносы, оружейники, каменщики.
По вымостке грохотали подводы с амуницией, запасом стрел, ветошью, а также лекарствами для оказания первой помощи. Ломовые лошади тащили походные кухни и телеги с дровами — гарнизон крепости не собирался сдаваться без боя.
По городу быстро расползлись панические слухи о полном окружении. Семьи ремесленников спускались в подвалы, забрав с собой драгоценности и статуэтки домашних богов.
Рабы метались между заборами, не зная, куца бежать. Кто-то под шумок успевал прирезать жестокого хозяина. Верные слуги помогали прятать добро в сундуки.
Сквозь ветви Кимон внимательно следил за тем, как ведут себя византийцы. Когда боевой ход между башнями опустел, он приказал готовить винею.
На закате, лишь только по апрошам поползли длинные тени от катапульт, эпибаты скрытно выдвинулись к опушке леса. Лошадям завязали морды, чтобы ржаньем они не выдали расположение афинян. Все ждали команды стратега.
Наконец в воздухе мелькнул белый платок.
"Навались!" — заорал Пританид. Возницы заработали кнутами. Облепившие винею карфагеняне уперлись в борта. На лязг цепей уже никто не обращал внимания — штурм начался.
Таран подкатили к воротам.
Опомнившись, часовые начали стрелять, но эпибаты укрылись под крышей винеи. Бронзовая голова барана с грохотом ударяла в дубовую створку, пока та не треснула. Расширив пролом топорами, карфагеняне полезли в крепость.
Завязалась рукопашная схватка. Со стороны леса катилась волна пехоты. От ударов тарана створка покосилась, а потом и вовсе слетела с петель.
Гоплиты Пританида, словно рой шершней, черной гудящей массой забили проход. Затем с зажженными факелами двинулись через город. Сотни глоток распевали боевой пеан, прославляя Аполлона Боэдромия. Следом ворвались всадники Антифема.
Кимон въехал в Византий как триумфатор — на квадриге и в оливковом венке. Он мог себе это позволить, потому что такого блестящего маневра Эллада не видела с битвы при Платеях. Гарнизон города постигла печальная участь армии Мардония, который принял отход эллинов на более удобную позицию за отступление.
Встречать афинянина вышли старейшины, главы гильдий и отцы фиасов со стеблями плюща в руках. Архонт вытянул вверх статуэтку богини мира Эйрены, громко объявив сдачу города. Затем попросил пощадить мирных жителей. Он оправдывался тем, что власть преступно захватили варвары из свиты Павсания.
Кимон заявил, что сдавать надо было раньше, а сейчас Византий взят силой. Однако он не зверь и еще перед штурмом запретил своим солдатам мародерство в домах. Убиты будут только те горожане, которых ночью эпибаты застанут на улице с оружием в руках.
471 г. до н. э.
Фракия
До утра стычки на улицах Византия не прекращались.
Гоплиты добивали остатки гарнизона. Если эллин бросал меч и щит на землю, его щадили, предварительно заставив поклясться Зевсом Ареем в верности Афинам. Такабаров убивали без разбора.
Прочесывать прилегающий к дворцу Павсания квартал стратег назначил триерарха Герофита с Самоса, прислав ему в помощь сотню афинских эпибатов.
Приказ прозвучал сжато, но емко:
— Проверить все дома. Персов привести на агору. Не грабить, не бить… Но чтобы ни один не ушел!
На рассвете Кимон лично пришел разбираться, кто есть кто среди пленников. Мужчины прикрывали собой женщин, которые в обнимку сидели на земле. Дорогие парчовые халаты на многих персах были порваны, тиары покосились — потрепанный вид еще недавно благополучных вельмож вызывал жалость.
Пока он осматривал варваров, подошли офицеры. Осунувшиеся лица и пятна крови на кирасах говорили о жестокой бессонной ночи.
— Павсания нигде нет, — доложил Герофит.